Шрифт:
Закладка:
Немногим меньше книг прочли рабочие Чень Ди-сэнь и Дэн Чао-чэн.
Все это, естественно, производило огромное впечатление. Явственно ощущалась огромная тяга к знанию народа, который сверг вековое угнетение и теперь стремился как можно быстрее покончить с вызванной этим угнетением культурной отсталостью. Высвобождалась огромная творческая энергия, которая при правильном руководстве могла сотворить чудеса...
Я вновь перелистываю сейчас, когда эта книга готовится к печати, свои шанхайские записи и с болью в сердце думаю: какая судьба постигла сегодня этих пытливых людей, поглощавших том за томом книги китайских классиков и лучшие произведения мировой литературы, Горького и Золя, Диккенса и Уэллса, Анатоля Франса и О. Генри? Ведь теперь в Китае все эти произведения объявлены «ядовитыми травами», а те, кто их читает, — предателями Поднебесной. Китайцам нынче положено читать и перечитывать одну-единственную книжку: «Избранные цитаты из произведений Мао Цзэ-дуна». Можно себе представить, какой яростной чистке подверглась библиотека шанхайского Дворца культуры, который справедливо гордился ее директор...
Но вот, наконец, мы едем на фабрику. Предстоит сложный разговор — мне хочется разобраться в вопросе, который я никак не могу понять: как функционируют созданные недавно смешанные государственно-капиталистические предприятия. На этих предприятиях до сих пор орудуют капиталисты, которым они принадлежали, хотя теперь их именуют лишь техническими руководителями. И до сих пор на их долю приходится солидная часть доходов. Полностью национализированы лишь заводы и фабрики, принадлежавшие так называемой компрадорской буржуазии — той, которая наиболее активно сотрудничала с Чан Кай-ши и вместе с ним бежала на остров Тайвань.
Мне разрешено побывать на прядильной фабрике № 9. Она была построена еще в 1897 году неким Лу Хун-чженом, чиновником, накопившим денежки на службе при дворе императрицы и почувствовавшим тяготение к приумножению капитала на поприще коммерции и промышленности. В 1931 году фабрику перекупила компания «Новый Шанхай», расширявшая свое производство. Всеми делами этой компании заправлял старый Чжун Де-шэн, работавший заодно со своим братом Чжун Чун-цином. То был крупный делец, выбившийся из бухгалтеров и познавший искусство зарабатывать доллар на каждом долларе — для этого требовались лишь жестокость и бессердечие.
Шесть тысяч рабочих фабрики номер девять не умирали с голоду, но и не жили жизнью людей. В их хилых телах едва теплилась жизнь. Зато компания «Новый Шанхай» преуспевала. Она добилась бы еще большего, если не японская оккупация — японские капиталисты не терпели китайских конкурентов, и метод военного подавления был наиболее простым и удобным...
Но что же произошло потом, когда свершилась революция? И какова сейчас роль капиталистов на этом предприятии?
Мы сидим за большим столом, покрытым белой скатертью. Дымятся аппетитным паром ставшие уже привычными большие чашки с зеленым чаем. Двое руководителей фабрики — заместитель секретаря партийного комитета Ян Хан-пин и один из директоров — Цай Цзу-сян с помощью двух переводчиц (одна говорит на пекинском, а другая на шанхайском диалекте, идет двойной перевод: с шанхайского на пекинский и с пекинского на русский!) пытаются дать мне необходимые разъяснения. Мои собеседники то и дело заглядывают в лежащие перед ними памятные записки, испещренные синими и красными иероглифами, — их основательно подготовили и вооружили аргументацией для беседы с гостем из СССР. И все же мы продвигаемся вперед очень медленно.
Я спрашиваю, легко ли было найти общий язык с капиталистами? Ян Хан-пин, худощавый, скуластый, переглядывается со степенным, очкастым Цай Цзу-сяном.
— Как сказать...
Я вспоминаю фотографию, висящую на выставке во Дворце культуры: работницы телами своими преграждают путь гоминдановскому броневику, врывающемуся на заводской двор... Это было здесь? Конечно, здесь. И всего лишь восемь лет назад — второго февраля 1948 года. Хозяева призвали войска для подавления забастовки. И Гу Шу-чжен — одна из нынешних заместителей директора — была в числе тех, кто останавливали этот броневик. Она работала с одиннадцати лет на фабрике и в партию вступила еще в подполье. Тогда погибли ее три подруги. Сотни работниц и рабочих были ранены. Четыреста человек подверглись аресту, семьсот были уволены... Рабочие пытались вести переговоры с хозяевами фабрики. Они просили немного риса и угля. Один из хозяев — Чжан Гун издевательски сказал: «Вы хотите риса? Рисовые поля находятся возле города Уси и еще не засеяны. Вы хотите угля? Уголь лежит под землей возле Нанкина, и его еще не добыли. До свиданья!»
А теперь капиталист Чжан Гун работает на этой же фабрике главным инженером, и Гуй Шу-чжен, отвечающая за производственный отдел, должна вместе с ним решать фабричные дела.
Дирекция фабрики состоит из представителей коммунистической партии и государства с одной стороны, и капиталистов — с другой. От партии и государства выступают Ян Чжу-эй, вчерашний армейский политработник; Гуй Шу-чжен — старая текстильщица; Цай Цзу-сян — техник, кончивший универстиет при Чан Кай-ши и работавший на фабрике с 1943 года. А капиталисты кто? У Чжун-и — сын одного из главных акционеров компании, бежавшего с чанкайшистами в Гонконг; уже известный нам Чжан Гун, работающий его заместителем Пан Сян-дэ и Чжун Чжен-гу — этот ведет финансовые и хозяйственные дела. И все они в прошлом жестокие эксплуататоры — на сей счет нет никаких иллюзий...
Вот так и выглядит это смешанное единое руководство фабрики № 9, столь непривычное и даже непонятное на взгляд человека, который еще не окунулся в здешнюю специфику.
Все началось с того, что когда в Шанхай пришла Народно-освободительная армия, ее командование предложило капиталистам немедленно пустить в ход свои заводы и фабрики. То было трудное время, приказ командования был вполне объясним: требовалось как можно быстрее обеспечить рабочих работой и заработком, как можно скорее возобновить производство. В таких условиях подобное решение вполне оправданно. Но не слишком ли затянулось это — поначалу, видимо, бывшее необходимым — сотрудничество с капиталистами?
Хозяева фабрик поначалу тревожились. Одни говорили: еще немного, и нам отрубят головы. Другие были настроены менее мрачно: они считали, что их посадят в тюрьму. Третьи разводили руками: никогда не догадаешься заранее, что придумают новые власти, — надо подождать