с позиции, и опьяненные невиданным успехом самарские ребятишки покатили догонять красную кавалерию, но она быстро исчезла из виду, скрывшись в лесу. Лихое самарское орудие, выехав на следующий увал, опять стало на позицию и открыло гранатою огонь по лесу.

Выпустив весь хранившийся в передке неприкосновенный запас гранат, самарскому орудию невольно пришлось прекратить стрельбу и возвращаться на свою артиллерийскую позицию, где оно было радостно встречено окопавшимися на ней батарейцами. На позиции пушку с передка не сняли, а просто остановились рядом со стоявшим на своем старом месте Вольским орудием. Прошло немного времени, вернулись обратно и чехи. Подходя к позиции, они дружно приветствовали нас громкими криками: «Ура, наши батарейцы!» С собою они привели двух заседланных кавалерийских лошадей и принесли несколько седел, снятых ими с убитых нашими шрапнелями лошадей. Не переставая кричать «Ура!», все эти трофеи чехи торжественно вручили самарскому орудию, и от них мы узнали очень приятную для нас новость: почти на самой опушке, спрятанные в лесу, остались стоять подбитые нашими гранатами и брошенные красными два их бронированных автомобиля. Сообщая нам это известие, они все же поинтересовались узнать, видели ли мы их, когда обстреливали лес? Что касается меня, то я отчетливо понимал, что стреляли мы по лесу «в белый свет, как в копейку» и впереди нас ничего не было видно, поэтому своего рта не открывал. Благоразумно молчал и Коля Роднин, но два номера из нашего орудия, самарские гимназисты, по всей видимости обрадованные еще одним непредвиденным успехом, проделанным нашим орудием, не смогли сдержать своей радости и для большей вескости почти закричали: «Видели, видели!» Остальные не протестовали, и вышло, что как будто и вправду видели. Поверили ли чехи этому заявлению, осталось неизвестно, но, во всяком случае, они продолжали всячески выказывать нам свои искренние симпатии. Скоро появился и сам командир нашего отряда капитан Касаткин. Поблагодарив самарское орудие за проявленную им доблесть в отражении красной кавалерии, он, не задерживаясь долго, поспешил куда-то уйти. На этом все совершенно успокоились, только мы еще долго чувствовали себя героями дня, но на нас никто больше не обращал внимания.

Время шло к вечеру, было около пяти часов. В тех краях в первых числах сентября до темноты не так близко. Пришел, наконец, долгожданный Самарский стрелковый батальон — три роты, не менее трехсот штыков, и начал располагаться на бивуак вдоль дороги, рядом с нашей позицией. Его приход сильно подбодрил бойцов белого отряда, старавшихся всеми силами сдержать наступление красных. Самарский батальон по своему численному составу превосходил весь отряд белых. Состоял он из недавно мобилизованной молодежи Самарского уезда, прошедшей небольшую военную подготовку, и, выглядя весьма опрятно, имел вполне воинский вид. В те смутные времена почему-то почти все воинские части белых предпочитали именоваться стрелковыми, несмотря на то что многие из них имели довольно слабое представление о стрельбе.

Командный состав пришедшего батальона — его офицеры оказались в большинстве мои старые знакомые. Меня они сразу узнали, и я едва успевал отвечать на их вопросы. Впервые попав на этот участок противобольшевистского фронта, им все хотелось знать, что у нас здесь происходило.

В самом начале Белого движения на Волге я был с ними вместе в рядах 1-й Самарской инструкторской роты, состоявшей почти сплошь из одних офицеров, за исключением двух кадет, только что окончивших Симбирский кадетский корпус, — меня и Кости Россина[39], одного из главных героев спасения корпусного знамени от большевиков. Инструкторская рота была сформирована на другой день утром после захвата чехами Самары. Вернее, ее никто не формировал, а просто на вербовочном пункте, не помню сейчас в каком доме, на Саратовской улице, где происходила запись добровольцев во вновь формировавшуюся Народную армию, выкрикнули по списку фамилии ста человек. Всем вызванным предложили построиться в две шеренги, произвели расчет роты — разбили на взводы, назначили командный состав и, выдав винтовки, сразу же отправили на главную улицу города, Дворянскую, показывать освобожденному от большевиков населению военную мощь Учредительного собрания.

Четко отбивая шаг по асфальтовой мостовой и высоко по-гвардейски задрав винтовки, с песней «Смело мы в бой пойдем за Русь Святую…» Инструкторская рота, под любопытные взоры гулявшей публики, промаршировала раза два из конца в конец главной улицы и, показав товар лицом, ушла на улицу Графа Льва Толстого, где для нее было отведено помещение, в котором всем чинам роты были выданы шинели, вероятно для того, чтобы хоть на чем-нибудь мы могли спать. Кроме сильно загаженных комнат, в этом доме больше ничего не было.

Отношение к нам, двум бывшим кадетам, остальных чинов роты было начальственно-покровительственное. Как будто мы были и на равном положении с остальными рядовыми бойцами, но начальство, по-видимому, смотрело иначе и не находило возможным тревожить господ офицеров по разным пустякам, а может быть, еще с непривычки просто стеснялось. Нас же, двух кадет, оно гоняло, что называется, «в хвост и гриву» со всякими спешными донесениями и различными поручениями. Высунув языки мы во все время дня и ночи без отдыха бегали по городу. Конечно, за исключением тех дней, в которые рота выполняла возложенные на нее боевые задачи. Через месяц (приблизительно), когда, за нехваткой офицеров в формировавшихся частях Народной армии, было решено роту расформировать, то, как нам ни было лестно нести службу в строю офицерской роты, мы оба с Костей с облегчением вздохнули.

Поговорить со своими старыми сослуживцами мне долго не пришлось — из цепи сводной роты передали, что красных поблизости нигде не было видно. Они, вероятно, увидев прибывшее к нам подкрепление и огорченные постигшей их раньше неудачей, с потерей брошенных ими бронемашин поспешили незаметно куда-то уйти. Услышав, что красных нет, они отступили, ездовые и номера самарского орудия сразу заняли свои места на конях, передке и лафете пушки и, не дождавшись приказания своего начальства, которое опять чего-то медлило, обуреваемые возможной новой славой, одни сорвались с места и покатили как оголтелые со своей пушкой по дороге, шедшей в Окатную Мазу. Обогнали двигавшуюся к ней цепь сводной роты и первые ворвались в село. На счастье, в Окатной Мазе уже не было ни одного красного. Не встретив на своем пути никакой задержки, быстро пронеслись через все село и, выехав из него, проследовали дальше догонять отходивший отряд врага.

Начало быстро смеркаться и скоро стало совсем темно. Вдали замелькали какие-то огни. Мы уже были недалеко от соседней с Окатной Мазой деревней, узрев мерцавшие огни, моментально сняли пушку с передка и, выпустив по ним несколько еще остававшихся