Переплываем на другой берег Нигера. Наша пирога не выдолблена в стволе, а сбита из досок драгоценного красного дерева. Рыбака словно изваял Донателло. Я стараюсь поймать его в кадр между двумя горами – Сумангуру и его жены. Проходим через деревню, жители дарят нам зубы бегемотов, затем через жёлтую сверкающую саванну направляемся в Священный лес Комоэ-Ту, это небольшая, но необыкновенно зелёная рощица, удивительно густая. На полпути нас догоняют четверо жрецов – старики в белых облачениях, местные кузнецы. С ними их старший, Ньямакани, главный жрец и главный кузнец. Как я уже упоминал, кузнечное дело у негров считается ремеслом мистическим, кузнецы обычно являются хранителями главных святынь. У всех редкие бороды с проседью, ни на каких языках, кроме родного, они не говорят, и к нам относятся весьма недоверчиво: кто знает, зачем нам понадобилось попасть в Комоэ-Ту.

Подходим к роще, старейшина раздвигает передо мной ветки, и нам открывается незаметный доселе проход сквозь заросли; остальным сюда войти не разрешается, они обогнут рощу и войдут с другой стороны. Если бы я оказался здесь один, вряд ли заметил бы что-либо заслуживающее внимания. Несколько камней, испачканных потёками доло и крови и покоящихся на слегка утоптанной полянке под сенью ветвей, и большие глиняные кувшины ни о чём бы мне не рассказали, как и растрескавшиеся калабасы, в которых, видимо, хранилось доло. Всё это похоже, скорее, на свалку – никогда бы не подумал, что именно здесь таится крупнейшее негритянское капище, куда стекаются паломники с территорий площадью в несколько тысяч километров.

Фото Р. Петровича

Глиняный горшок полон деревянных и железных свирелей – ржавых, грязных, трухлявых. Они разной формы, и у каждой был свой владелец. Ветви деревьев тоже увешаны бесчисленными проржавевшими свистульками, их трудно заметить с первого взгляда. В кустах валяются старые циновки, в которые завёрнуты старинные одеяния и деревянные маски для танцев. Все эти вещи нельзя выносить из леса, иначе племя постигнут страшные несчастья. Выложенные в ряд камни обозначают границу, которую танцор, пока хоть какой-нибудь культовый предмет находится при нём, не должен переступать. Перед тем как прикоснуться к свирелям, следует прогнать всех женщин с окрестных полей: если они услышат даже самый слабый отголосок свирели Сумангуру, умрут, не сходя с места. Поэтому приходится долго ждать, пока жрецы наконец смогут надеть свои одеяния из перьев и маски в виде краснобелых птичьих голов.

Они танцуют, не соблюдая ритма, раскачиваются, дуют в свирели, приседают, распластавшись по земле. Принесение в жертву курицы на камне. Новый танец, новые возлияния. Рисовать их, говорят, нельзя: это приносит несчастье; фотографировать невозможно – плохое освещение. Свирель не заполучить: стоит ей покинуть пределы рощи, на племя нападёт мор. Тем не менее мне удаётся выманить Ньямакани туда, где посветлее, и его сфотографировать.

На обратном пути Жув показывает мне забавный культовый предмет. Это висячий замок марки “Yale”, обтянутый крокодиловой кожей. Достаточно, запирая замок, пожелать кому-нибудь зла, и этот человек тут же умрёт. К замку прикреплён стержень, на который надо наматывать нить в тот момент, когда мысли сосредоточены на недобрых пожеланиях. Сотни обезьян скачут по саванне – их много на полянах и среди деревьев. Я их фотографирую. Цветущие красным цветом капоковые деревья – это настоящая поэзия. Нигер, несущий свои воды вдоль пологих каменных берегов, изрезанных базальтовыми отмелями, огромными и пустынными, великолепен: на отмелях нежатся крокодилы, и это не кайманы, у которых два нижних боковых зуба прикрыты верхней челюстью, а настоящие крокодилы, чьи зубы хорошо видны. И реку, и нас накрывает собой огромное голубое небо.

Дорога из Бамако в Бадумбе73 очень красива. Высокая жёлтая трава саванны, золотая, как наша спелая пшеница, но гораздо выше и крупнее, колышется среди гигантских узловатых сырных деревьев, на которых вот-вот распустятся кроваво-красные цветы. Всюду выходят на поверхность величественные нагромождения красного базальта, почти горы, сияющие под небом как рубины. Разбросанные на них обширные пятна зелёного с рыжиной мха будоражат взор.

Одна из бесчисленных гигантских степей в саванне Судана в окрестностях Бадумбе

Кто-то из авторов путевых заметок обмолвился, что Африка способна повергнуть художника в отчаяние. Красновато-рыжие африканские почвы, зелень лесов, синева дымки, тёплая тусклая медь нагого тела превосходят любые фантазии живописца. Конечно, внутренняя часть Африки не может явить всего того разнообразия цветов и форм, которым богаты архипелаги, где все эти хитросплетения легко обманут зрение художника. Насколько с бо́льшим удовольствием я делал свои пастельные наброски (без претензий, без амбиций, только чтобы всё это запечатлеть) в деревнях и в саванне, чем на фоне островов и пляжей, где смешиваются самые невероятные цвета!

Красота и неистовый свет, проливающийся на земли, простёртые до самого побережья Сенегала, у которого неизменно толпятся гружёные солью мавританские барки из Нара, постепенно растворяют некую общую загадочность африканской жизни. Я много об этом думал! Места, через которые я сейчас проезжаю, не уступают по красоте окрестностям Мана или Верхней Вольты, а то и суданских земель, прорезаемых Нигером. Но всё же эти туземные деревни, стада обезьян и антилоп, нежные капоковые деревья с красными цветами пробуждают во мне гораздо меньше переживаний. Пейзаж, расстилающийся у меня перед глазами, пейзаж, которым я восхищаюсь и наслаждаюсь, окрашен в те цвета, которыми его одарили его черты и освещение. Но те пейзажи, что я видел до вчерашнего дня, обладали ещё одним, «психологическим» цветом – осознанием того, что в этих местах творится непостижимая моему духу мистерия жизни и племён. Они были как бы окрашены пламенем нашего волнения, любопытства и стремления как можно больше увидеть и узнать. Все они были озарены не только солнцем и небом, но и нашими эмоциями. И потому они были такими прозрачно-яркими, простирающимися между нами и вечностью. Вот почему Комоэ, Вольта, Зазандра и Нигер несли свои воды с той же прозрачностью, с которой дождь проливается сквозь лазурь: рыбы, кайманы, пироги – их движение словно отражалось в стекле. А река Сенегал – всего лишь прекрасная река, протекающая по дивному и реальному ландшафту земель Судана, по монотонным и засушливым, почти пустынным саваннам, добираясь до мест, носящих её имя.

Прежде чем покинуть Судан, она омывает Каес74. Здесь находятся руины священного города Гоундиоур, бывшего центра золототорговли, где вершился суд над негритянскими правителями, но почти полностью сохранились его капища. В одиннадцатом веке сюда приходили караваны, шёл обмен вещей и кораллов