тем самым ее власть. Это был ложный шаг, в результате которого советское представительство в Риме выдвинуло свои претензии на русскую церковь в Бари, предприняв одновременно судебный процесс против меня как представителя Императорского Православного Палестинского Общества, хотя не имело на нее ни малейших прав, так как собственность, возникшая в Бари, принадлежала частному обществу, будучи приобретенной по королевскому декрету во имя отрицаемых большевиками религиозных целей.

Этот процесс длился шестнадцать лет, в течение которых я тщетно пытался доказать истину, с болью удостоверившись, что Министерство иностранных дел поддерживает претензии большевиков, в противоречии с выводами адвоката с международной славой, каковым был мой адвокат Витторио Шалойя.

Адвокаты моих противников имели важные связи в Министерствах и не только оскорбляли меня в своих выступлениях, но яростно клеветали на меня, желая опорочить меня перед фашистским правительством.

Этот план был ими блестяще исполнен.

Власти оказались настолько отравлены подобной клеветой, что никак не интересовались ее источником, а я, верный друг Италии, еще живя в прошлом в России, когда там на Италию смотрели с недоверием, я, который был выбран Царем для великой задачи сближения России и Италии, именно благодаря этой моей любви к Италии, я стал для нации, которая должна была быть мне дружественной, будто бы ее унижаемым врагом.

Как известно, процесс прошел четыре этапа.

Я выиграл процесс в суде Бари и в кассационном суде в Риме, в то время как большевики выиграли апелляцию в Бари и Риме, после чего фашистское правительство в 1937 году покончило с дебатами, положив мне жалкую месячную субсидию в 1.500 лир, заплатив при этом советскому правительству сумму в полмиллиона лир и вверив всю собственность коммуне Бари. Меня же тем самым вынудили оставить город, вызвав чувство унижения у всех тех итальянцев, что еще помнили слова синдика Фьорезе, сказанные им 22 мая 1913 года во время закладки.

Так было нарушено обещание синдика Фьорезе оказать барийскому делу помощь со стороны официальной Италии, а ни один пункт моей программы по сближению Италии и истинной России не был выполнен.

Вместо того, чтобы представить Италии истинную Россию, которую сейчас итальянцы знают только лишь по тенденциозным небылицам наших врагов, чтобы на суд итальянцев вынести таких писателей, как Аксаков, братья Киреевские, Леонтьев, Лесков, Писемский, Розанов, Салтыков-Щедрин, Соловьев, Стороженко, Тихомиров, Хомяков и другие, посвящающие свой труд истинной сущности русской души (именно за это их не распространяют зарубежом, препятствуя правде о Православии <…>), я был вынужден тратить свое время и средства на составление бесчисленных меморандумов, взяв на себя всю тяжесть долгих процессов с большевиками.

Совершено великое преступление не только против России и Италии (в действительности, Барийское дело было более нужно Италии, нежели России), но и против Бога – через наказание Его соработников.

Вместе с тем для Италии дела пошли дурно.

Вспыхнула война.

Любому русскому эмигранту ясно, что эта война есть чистое безумие, более того – есть самоубийство для Италии, несмотря на то, что борьба с угрожающим Европе большевизмом не только желательна, но и необходима. Однако такую войну нельзя выиграть, если иметь Россию среди врагов, а не среди союзников.

Сначала было необходимо добиться падения большевизма в России и восстановления монархии русского Царя, и уж затем, заполучив Россию в союзники, выкорчевать в Европе коммунизм. А вот для этого сначала надо было узнать и полюбить Россию.

Нужно было увидеть, какой она была на самом деле, а не той, какой ее сделали большевики… и именно в этом состояла цель Барийского дела! Разрушив это дело, Италия уничтожила почву, на которой могло бы взрасти взаимное понимание, избежав неизбежные политические ошибки.

Видя всю тщетность убедить правительство и глубоко страдая от допущенных им политических ошибок, я видел единственный выход в публикации моих работ и пытался получить разрешение на их печать в качестве источников информации, но всё было зря.

Министерство народной культуры не только не дало мне такого разрешения, но отказалось даже ознакомиться с моими работами.

Если бы Италия оказалась связанной с Россией узами дружбы, если бы цели Барийского дела были бы достигнуты, нынешняя война была бы невозможной, так как ни Англия, ни Америка никогда бы не стали рисковать войной против Германии и Италии, России и Японии – сейчас же они воюют, так как получили Россию себе в союзники.

Пройдут года… Милосердный Боже вновь воздвигнет Италию, если она покается в своих грехах и воззовет ко Господу. Я твердо уверен: придет час, когда Италия совершенно осознанно заявит, что ее благополучие возможно лишь в политическом, экономическом и духовном союзе с монархической Россией. Такова истинная основа мира в Европе.

И вот тогда Италия полностью оценит моральное и государственное значение Барийского дела и вместе с тем осудит невежество и преступность тех, кто ему препятствовал.

Из всех ошибок павшего режима[78], разрушение Барийского дела может показаться мизерным. Но в действительности эта ошибка, приведшая к разрушению великого труда по сближению России и Италии, что могло бы установить политическую поддержку Италии со стороны так ее любящих русских, что могло бы также сблизить Католичество и Православную Церковь – эта ошибка велика.

Вот почему в интересах Италии следует вновь начать это дело с самого начала, вернув русскую церковь ее законному собственнику – Императорскому Православному Палестинскому обществу – ради достижения целей, поставленных при ее строительстве.

Не знаю, позволит ли мне мое разрушенное здоровье вновь заняться подобной задачей, но надеюсь, что мне будет предоставлена возможность опубликовать на итальянском языке те тексты, которые осветят всё дело и программу по сближению России и Италии. Быть может, в моих текстах Италия найдет тот проблеск, что поможет ей преодолеть ее нынешние страдания.

Перевод с итальянского Михаила Талалая

Приложения

Письма земского начальника[79]

Письмо I

Деревня давно взывает о помощи. Минувшие крестьянские беспорядки обратили на себя внимание, заставили общество встрепенуться, призадуматься. Наиболее сконфуженными оказались именно те, кто в усилении деревенской власти никогда не усматривал неотложной необходимости. Давно ожидаемые в деревне, эти беспорядки показались городу столь неожиданными, характер и размеры их столь необычными, а условия, сделавшие их возможными, столь ясными, что мысль, по которой никакие начинания немыслимы прежде водворения порядка в деревне, не казалась уже более консервативной. В лице стражников появилась сельская полиция, а затем… стали изыскиваться способы для выяснения действительных нужд деревни. Собранные с этой целью комитеты открыли свою деятельность. Лихорадка охватила земцев, засуетились и местные «сведущие»