Кимон галантно поцеловал ее в плечо.

5

Эскадра покинула Саронический залив.

Как только за спиной остался частокол из мачт Зейской гавани, накатила синева — с моря и с неба. В рассветной дымке сначала потерялись далекие хребты Арголиды, а затем и скалы Эгины.

Полуразрушенная колоннада храма Посейдона на мысе Сунион светилась розовым цветом. Несмотря на раннее утро, над эллингами уже вились дымки портовых смолокурен.

Далеко на севере горбатились изрытые шахтами Лаврийские горы, склоны которых были покрыты отвалами серебряной породы вперемешку с костями рабов-рудокопов.

Геродот зачарованно смотрел на скалу, откуда Эгей бросился в море при виде корабля с черными парусами. Над пучиной высился портик Афины Сунийской.

Сырой южный Нот временами стихал, тогда парус заполаскивал. Но когда матросы поставили дополнительный кливер, триера пошла быстрей. Афинская сова удивленно таращилась на бирюзовые волны.

Эпибаты коротали время на палубе за игрой в кости. Закончив гадание, жрец вышвырнул останки тунца за борт. Над белыми бурунами в кильватере заметались чайки.

Кимон сидел под мачтой вместе с лохагами. У него в руках тоже были кости, но он их не бросал, а выкладывал на палубных досках в определенном порядке. Объясняя маневр, быстро передвигал белые кубики вперед или назад. Лохаги кивали.

Паниасид остановился рядом с Геродотом. Ухватившись за вантовый трос, наклонился к племяннику.

— На тебе лица нет… Что-то случилось?

— Переживаю за братьев.

Паниасид взял его за локоть.

— Я тебя понимаю. — Дядя тщательно подбирал слова. — Хуже неизвестности ничего нет. Но не надо думать о плохом. Возможно, Формиона и Феодора уже выпустили… Мы все равно об этом узнаем не раньше, чем доберемся до Галикарнаса.

— Вряд ли, — с сомнением покачал головой Геродот, — семьям нужно время, чтобы собрать выкуп.

— Не изводи себя, все будет хорошо. — Паниасид старался говорить убедительно. — Иди лучше отдохни.

Он кивнул в сторону форштевня. Племянник отвернулся, тогда дядя направился к носовой рубке. Задернув занавеску, растянулся на овечьей шкуре. Заснуть не успел, потому что в рубку вошел Кимон.

Стратег опустился рядом с галикарнасцем.

— Пора обсудить твое задание.

Помолчал, собираясь с мыслями.

— Вы с Лигдамидом враги личные, а я и он — политические враги. Убийство в политической борьбе — это крайняя мера, когда не работают другие инструменты. В этом случае мало что изменится: на смену одному тирану придет другой, и в тюрьме снова окажутся чьи-то братья и сыновья. Будет еще хуже, если власть в Галикарнасе перейдет к народу. Демократия — не всегда благо. Часто воля демоса непредсказуема.

— И это мне говорит стратег Афин — государства победившей демократии, — усмехнулся Паниасид.

— Я в первую очередь пентакосиомедимн[43] и аристократ, — напомнил галикарнасцу Кимон, — а потом уже вождь народа. Так вот… Хочу поручить тебе переговоры с Лигдамидом.

— О чем?

— О сотрудничестве.

— Эта собака заслужила смерть.

Кимон нахмурился.

— Послушай… Я сейчас с тобой разговариваю не как частное лицо. Вы с Геродотом хотите спасти родственников и отомстить обидчику. Это благородный порыв… Но просто зарезать Лигдамида на виду у свиты — значит геройски погибнуть. А если посмотреть шире? Будущее благополучие полисов Карии основано на союзе с Афинами. Вот я и прошу тебя послужить Совету и народу Афин.

— Что именно я должен ему сказать?

— Пусть пропустит меня в залив Керамик. Книд и Галикарнас останутся свободными портами, карийские деревни я не трону, но эпибаты высадятся там, где мне надо.

— Ты уверен, что он согласится?

— Не уверен, хотя очень на это надеюсь… Во-первых, Галикарнас — морской порт. Лигдамид должен понимать, что торговля невозможна в условиях войны. Кто в море хозяин, тот и заказывает музыку. Остальные под нее пляшут. Во-вторых, сотрудничество будет оплачено. Я напишу связнику, чтобы он выдал тебе три таланта серебра для Лигдамида.

— Он не станет со мной разговаривать — кто я такой… Тем более после ареста сына.

— Тебя представит мой связник.

— Если у тебя в свите эсимнета есть свой человек, почему не поручить переговоры ему?

— Он выполняет другую задачу.

Паниасид сжал губы, обдумывая ситуацию. Кажется, афинянин хочет загрести жар чужими руками. На выгодное предложение его просьба совсем не похожа.

— Совет… Народ… — усмехнулся он. — Давай без этого пафоса. У меня есть свой народ в Галикарнасе. Мне нужно сына спасать. Я ради него готов пойти на смерть. А ты мне тут про торговые перспективы рассказываешь…

— Хорошо, — спокойно согласился стратег. — Видимо, с тобой надо разговаривать, как с деловым человеком. Мы едины в одном: Лигдамид — негодяй. Но для меня он — полезный негодяй. Что тебе нужно? Деньги?

Паниасид усмехнулся:

— Я не продаюсь.

— Тогда что? Назови плату.

Галикарнасец для себя все решил:

— Помощь племяннику. Я его люблю как сына. И верю, что он прославится. Место Геродота в Афинах. Возьми его под свое крыло.

Стратег удивился:

— А ты на что? Он за тобой как за каменной стеной.

Паниасид кисло улыбнулся:

— Я не смогу всегда быть рядом. У меня семья. Считай, что я теперь на вечном приколе в Галикарнасе. А племянник только начинает жить. Перед ним открыта вся ойкумена.

Кимон даже не раздумывал:

— Хорошо. Обещаю, что в Афинах у Геродота будет крыша над головой и еда. Остальное будет зависеть только от него.

"Все-таки продался", — довольно подумал стратег, выходя из рубки…

За островом Парос море стихло. Матросы сняли с бортовых люков кожаную завесу. Натянув на лицо форбею, келейст выдул рабочую трель. Отдохнувшие платейцы помолились Гере, после чего налегли на весла.

Вдали выросли горы Наксоса. Вскоре показались мраморные врата недостроенного храма Аполлона на островке Палатия. По склону холма за гаванью взбегали белые постройки Хоры.

Кимон приказал вывесить вымпел "Малый ход". Эскадра направилась к северному берегу острова, чтобы высадить эпибатов. Если придется отступить, корабли быстро выйдут в открытое море благодаря южному ветру.

Вскоре в долине вырос частокол из бревен, за которым заполыхали костры, — за два дня пути экипажи триер и эпибаты впервые получат горячую пищу. После того как с гиппосов спустили лошадей, тарентина рванула к холмам на разведку…

На закате в восточной части острова бросил якорь керкур со всевидящим оком на парусе. Песчаные дюны длинной желтой дугой опоясывали залив. Над самой высокой точкой острова — горой Зевс — словно пук грязной овечьей шерсти нависали облака.

Когда кожаная шлюпка уткнулась носом в берег, трое пиратов спрыгнули в воду. Им предстояло выйти к лагерю повстанцев, среди которых были беглые рабы, морские разбойники, мелкие торговцы, а также наемники, бросившие армию