Шрифт:
Закладка:
"Ливиец, — подумал Геродот, — скорее всего, немой".
Он знал, что работорговцы отрезают ливийцам языки перед отправкой в Элладу, так как немые рабы пользуются хорошим спросом у афинских эвпатридов.
Улица Треножников спускалась к Ареопагу. На перекрестке галикарнасец решил перейти на противоположную сторону Панафинейской улицы. Он перепрыгнул через сточную канаву, как вдруг из грязной воды выскочила утка.
Бестолковая птица с кряканьем метнулась ему под ноги. Геродот замешкался. Грохот! От статуи аргосского героя Адраста летела повозка. Подскакивая на ухабах, она неслась со скоростью запряженной квадриги.
Геродот оцепенел. Еще мгновенье — и повозка ударит в грудь, отбросит под колеса, переломает кости… Ойкет изо всех сил толкнул его в плечо. Галикарнасец упал на бок, а повозка прокатилась мимо.
Геродот больно ударился затылком об утрамбованную глину. Пока он приходил в себя, рядом с лежавшим на вымостке ойкетом собрались прохожие. Ливиец не подавал признаков жизни. Вокруг разбитой головы медленно натекала красная лужа.
Галикарнасец вернулся к Кимону в подавленном состоянии. Ему даже не приходило в голову сбежать. Как он выживет в незнакомом городе без денег и связей? Куда пойдет?..
Паниасид появился через семь дней. Мрачно прошел в андрон, уселся на предложенный стул. От вина отказался. Глаза смотрели холодно и напряженно. Кимон ждал, что гость заговорит первым.
Паниасид начал цедить слова:
— У нас с Геродотом беда. В Канфарскую гавань пришел корабль из Галикарнаса. Навклер Харисий — друг семьи. Он рассказал, что моего сына Формиона и брата Геродота Феодора бросили в тюрьму.
— За что? — выдохнул Кимон.
— Швыряли со скалы камни в колесницу Лигдамида. Думали, что не поймают. Но нашлись свидетели, которые видели, кто и куда побежал. Ночью за обоими пришли.
Паниасид сжал губы — ему было больно.
Но договорить пришлось:
— Формиону — тринадцать, Феодору — десять. Мой — заводила, племянник ему во всем подражает. Ладно бы груш в соседском саду нарвали или драку с карийскими сверстниками затеяли… Ликс и моя жена всыпали бы каждому розог — и все, забыли. А здесь государственное преступление. Лигдамиду плевать, что дети… Харисий говорит, надо собирать деньги, чтобы откупиться, но как дело обернется, никто не знает. Просто так из тюрьмы их не выпустят…
Кимон молчал. Он ждал, когда гость закончит.
Паниасид смело посмотрел ему в глаза.
— Отпусти Геродота. Я для себя все решил. Теперь мне не будет покоя, пока эта тварь дышит.
Стратег озабоченно посмотрел на него:
— Ты что задумал?
— Убью!
Кимон недовольно дернул головой.
— За меня решение принимаешь?
Он ткнул пальцем галикарнасцу в грудь.
— Я — стратег Афин, заказчик. Ты — исполнитель.
Паниасид усилием воли сдержался. Наскоком ничего не добиться. Пока что он и Кимон — союзники. Главное — добраться до Галикарнаса, а там никаких стратегов за спиной уже не будет. Только он и Лигдамид.
Сдержанно проговорил:
— Думаю, надо плыть с Харисием. Чем раньше мы окажемся в Галикарнасе, тем лучше.
Кимон не согласился:
— Нет, так вы себя выдадите. Даже если Харисий на допросе солжет, найдется доносчик среди экипажа. Под пыткой навклер сознается. Вы тоже сознаетесь. Погибнете все трое. Извини, но план я менять не буду. Ждем Скирофорий…
Помедлив, стратег озабоченно добавил:
— Сегодня Геродот чуть не погиб. Раб спас его ценой собственной жизни. Нельзя с уверенностью сказать, что это было спланированное покушение, но очень похоже. Повозки просто так с холмов не срываются.
— За что? — с изумлением спросил Паниасид.
Ответ стратега был коротким:
— Библиотека Лигдамида.
— Значит, про нее знаете не только вы с Кобоном, но кто-то еще, — резонно заметил галикарнасец.
Кимон кивнул:
— Мне известно кто. Поэтому приму меры. Так что — ты забираешь Геродота или нет?
— Хорошо, ты прав… Пусть до отплытия эскадры поживет здесь. Просто дай мне с ним поговорить — он имеет право знать…
Галикарнасцы шептались до заката. На стене комнаты тревожно покачивались тени. Геродот сжимал кулаки в бессильной злобе. Паниасид то успокаивал племянника, то с жаром предлагал сценарии мести. Оба понимали, что теперь их жизнь изменится.
Эпический поэт и будущий историк вступили на путь жестокой политической борьбы.
4
Утром Кимон предупредил: "Обедаем у Лаомедон-та".
Геродот не то чтобы обрадовался, просто сидеть безвылазно в доме стратега ему порядком надоело. Он почти никого не знал в Афинах, а на улицу не выходил из соображений безопасности.
Паниасид помогал Харисию закупить в Пирее товары, жил на корабле вместе с командой, так что часто единственными собеседниками Геродота были дети Кимона.
Иногда заходил Софокл. Читая отрывки из своей драмы "Следопыты", он смешно имитировал хор сатиров. С жаром говорил, что наследие Гомера неисчерпаемо.
Выпив вина, молодой драматург охотно делился с галикарнасцем принципами творчества. По его мнению, излагать философские взгляды в трагедиях скучно. Куда интереснее описывать переживания персонажей.
Он считал, что любого мифологического героя можно изобразить как обычного человека, который подвержен страстям, сомневается в правильности выбора, совершает ошибки, ищет счастья.
При этом важно показать его в развитии. Даже из второстепенного эпического персонажа талантливый автор способен слепить полноценный яркий образ.
Исодику Геродот тоже видел редко. Пока стратег пропадал в Булевтерии или Пританее по партийным делам, жена проводила время на агоре. Вечером Кимон поднимался в гинекей. Галикарнасца по понятным причинам туда не приглашали.
Он беспокоился о родственниках. Где сейчас Феодор? Все еще в тюрьме? А Формион — жив ли? Ведь он, как старший из братьев, может быть обвинен в подстрекательстве.
Даже детский возраст не спасет его от наказания. По персидским законам Формион еще слишком мал для ответственности перед судом, но он — не правоверный зороастриец-бехдин, а значит, у Лигдамида руки развязаны.
Геродот считал дни до Скирофорий. Но что именно нужно предпринять в Галикарнасе для освобождения родственников, пока было не ясно ни ему, ни Паниасиду…
Лаомедонт жил в деме Коллит, к югу от Акрополя. Его дом располагался рядом с домом Гиппарха, сына Харма, который первым в Афинах подвергся остракизму за сочувствие тиранам.
Место хорошее. В квартале ювелиров всегда царило спокойствие: большие деньги, как известно, любят тишину. Но когда сразу за восходом Сириуса задувал северо-восточный Борей, было слышно, как в театре Диониса хор берет высокую ноту.
Геродота рабы доставили в форейоне. Кимон прибыл пешком прямо из Пританея, где городские магистраты чествовали торговца шерстью за пожертвование пяти талантов на строительство флота.
В прихожей выстроились в ряд изящные плетеные сандалии-крепиды и сапоги-эмбады
