— Продолжайте, пожалуйста.

— Ну так вот, про этого больного. Полицейские подобрали его в районе М-стрит. Он бродил по улицам и ничего не помнил. Он не разговаривал, к тому же у него не обнаружили никаких документов. Ну, в конце концов, он так и остался в больнице. — Медсестра нервно затянулась сигаретой. — Ему поставили диагноз «кататония», хотя кто его знает, чем он на самом деле страдает. Я с вами буду откровенна. В общем, он так и не заговорил, и все эти годы его держали в обычной палате. До недавнего времени. Сейчас я об этом расскажу Мы не знали, как его зовут, и сами придумали ему имя. Мы окрестили его Томми Подсолнух. В комнате для отдыха он весь день перебирался из кресла в кресло, чтобы сидеть на солнце. Он никогда не оставался в тени, и, если где-то появлялось солнце, Томми сразу же устремлялся туда. — Она еще раз пожала плечами. — Было в нем что-то милое и безобидное. Но потом неожиданно все изменилось, как я уже говорила. В начале года он как будто стал понемногу выходить из своего замкнутого состояния. И мало-помалу начал издавать нечленораздельные звуки, словно хотел что-то сказать. Возможно, разум его и прояснился, но он так долго не пользовался речевым аппаратом, что из его горла вырывались только стоны и мычание. — Медсестра потянулась к пепельнице и потушила сигарету. — Боже мой, у меня из ничего прямо целая повесть получается. — Она виновато взглянула на следователя. — Короче, он вскоре заговорил, но у него начались приступы буйства, и мы поместили его в отдельную палату. Смирительная рубашка, стены, обитые войлоком, и все такое прочее. Он там находится с февраля. Так что не может иметь никакого отношения к этому делу. Но Томми утверждает, будто он и есть убийца «Близнец».

— Не понял?..

— Томми говорит, будто он и есть тот самый убийца «Близнец».

— Но вы же сами сказали, что его держат взаперти.

— Да, вот именно. Поэтому-то я и сомневалась, рассказывать ли вам про все это. Он ведь с такой же легкостью мог утверждать, будто он — Джек Потрошитель. Так что… Но вот только… — Она не договорила, и в глазах ее мелькнула тревога. — Видите ли, на прошлой неделе, когда я давала ему таблетки торазина, он произнес одно слово…

— Что именно?

— Он сказал — «священник».

Посреди большого зала при входе в отделение для буйных стояла круглая стеклянная будка дежурной медсестры. Девушка нажала на кнопку — металлические двери, отделяющие больных от внешнего мира, раздвинулись. Киндерман и Темпл шагнули внутрь, и створки дверей так же беззвучно сомкнулись за их спинами.

— Выбраться отсюда просто невозможно, — заявил Темпл. Находясь в раздражении, он вел себя бесцеремонно. — Сестра видит вас через стеклянную дверь и нажимает кнопку, чтобы выпустить наружу. Или вы должны набрать шифр — а это комбинация из четырех цифр, и к тому же она меняется каждую неделю. Вы все еще торопитесь увидеть его? — строго спросил он.

— Хуже от этого не будет.

Темпл, не поверив своим ушам, ошарашенно уставился на Киндермана.

— Но его палата заперта на ключ. Он в смирительной рубашке, и у него связаны ноги.

Следователь неопределенно пожал плечами.

— Я просто посмотрю.

— Это ваше йраВо, лейтенант, — резко отрубил Темпл. Он стремительно зашагал вперед по тускло освещенному коридору, и Киндерман поспешил вслед за ним. — Не успеваем менять эти проклятые лампочки, — проворчал психиатр, — то и дело перегорают.

— Это не только у вас. Во всем мире так.

Темпл извлек из кармана огромное кольцо, на которое было нанизано множество разных ключей.

— Он вон там, — указал доктор. — Палата номер двенадцать.

Киндерман подошел к крошечному дверному оконцу и сквозь него принялся рассматривать обитую войлоком комнатку. Он заметил жесткий стул, раковину, унитаз и питьевой фонтанчик. В дальнем углу комнаты на кушетке сидел мужчина в смирительной рубашке. Лица его не было видно. Мужчина склонил голову на грудь, и его длинные черные волосы замасленными спутанными прядями свисали на лицо.

Темпл отпер дверь и распахнул ее, жестом приглашая лейтенанта войти.

— Будьте как дома, — съязвил он. — Когда закончите, нажмите кнопочку у двери палаты. Сестра вам откроет. А я буду у себя. Эту дверь я оставлю незапертой. — Темпл с отвращением посмотрел на следователя и чуть ли не бегом устремился к выходу.

Киндерман вошел в палату и тщательно прикрыл за собой дверь. С потолка свисала голая лампочка. Она ед- ва светилась, бросая зловещий красноватый отблеск на окружающие предметы. Киндерман взглянул на раковину. Кран подтекал, и стук разбивающихся капель отчетливо слышался в тишине. Киндерман подошел к кушетке и остановился.

— Что-то уж больно долго ты сюда добирался, — раздался внезапно низкий и приглушенный голос пациента. Этот человек явно издевался над следователем.

Киндерман вздрогнул. Голос показался ему знакомым. Интересно, где он мог его слышать?

— Мистер Подсолнух? — обратился Киндерман к больному.

Мужчина поднял голову и мельком взглянул на следователя.

Киндерман чуть не задохнулся.

— Боже мой! — прошептал он и, пошатнувшись, отступил назад. Сердце его бешено колотилось.

Пациент скривил рот в довольной ухмылке.

— Жизнь прекрасна, — объявил он, искоса посмотрев на Киндермана, и осклабился. — Ты не находишь?

Все поплыло у него перед глазами. Киндерман попятился к двери, споткнулся и с ходу нажал кнопку вызова дежурной сестры. Он выскочил из комнаты и, не помня себя, помчался в кабинет Фримэна Темпла.

— Эй, приятель, что у вас там стряслось? — нахмурился Темпл, когда Киндерман без стука влетел к нему. Он развалился за столом и листал свежий номер журнала по психиатрии. Взглянув на запыхавшегося и побледневшего следователя, Темпл предложил ему стул.

— Эй, ну-ка садитесь. Вы что-то неважно выглядите. Что случилось?

Киндерман буквально рухнул на стул. Он никак не мог прийти в себя. Психиатр озабоченно склонился над следователем, внимательно заглядывая тому в глаза.

— С вами все в порядке?

Киндерман прикрыл глаза и кивнул.

— Дайте мне воды, пожалуйста. — Он положил руку на грудь. Сердце не успокаивалось.

Темпл налил из графина ледяной воды в пластмассовый стаканчик и протянул его Киндерману.

— Вот, выпейте.

— Спасибо. Да-а… — Киндерман взял стаканчик. Он сделал глоток, потом еще один, ожидая, когда же пульс придет, наконец, в норму. — Ну вот, уже лучше, — вздохнул он. — Гораздо лучше. — Дыхание его выровнялось, и теперь следователь уже спокойно взглянул на сгорающего от нетерпения Темпла. — Подсолнух, — произнес он. — Я хочу посмотреть историю его болезни.

— Для чего?

— Мне это нужно! — внезапно взорвался следователь.

Психиатр вздрогнул и отпрянул.

— Хорошо-хорошо, приятель. Только