естественно, оно требует определенных знаний. Тебе известно, например, что отрезанная голова может еще примерно секунд двадцать видеть? Так вот, если голова моей жертвы оставалась с открытыми глазами, я успевал показать ей тело. И это уже совершенно бесплатно — просто так, сувенирчик на память. Должен признаться, что при этом я каждый раз хохотал от души. С какой это стати все удовольствия получаю я один? Так нехорошо, надо и с другими поделиться. Да и прессе не слишком доверишься. Они про меня только самое плохое печатали. Разве это честно?

— ДЭМЬЕН! — резко выкрикнул Киндерман.

— Пожалуйста, не ори, — оборвал его Подсолнух. — Здесь вокруг больные люди. Соблюдай установленные правила, не то я тебя вышвырну отсюда. Кстати, кто такой Дэмьен, за которого ты меня принимаешь?

— А вы сами не знаете?

— Мне иногда становится интересно.

— Что интересно?

— Почем сейчас сыр и как поживает мой папуля. Там в газетах эти убийства называют делом рук «Близнеца»? Это очень важно, лейтенант. Обязательно должны называть. Надо, чтобы папочка об этом узнал.

В этом-то весь секрет. Это и есть моя цель. Я просто счастлив, что нам удалось так мило поболтать. — «Близнец» умер, — вставил Киндерман.

Подсолнух бросил на него взгляд, полный ненависти.

— Я жив, — прошипел он. — И продолжаю существовать. Позаботься, чтобы и все остальные узнали об этом, иначе мне придется наказать тебя, толстяк.

— И как же вы накажете меня?

Неожиданно Подсолнух перешел на дружелюбный тон.

— Танцы — это такое наслаждение. Ты любишь танцевать?

— Если вы — «Близнец», докажите это, — потребовал Киндерман.

— Снова? Да я, черт побери, уже все доказательства тебе представил, — проскрипел Подсолнух и начал яростно вращать глазами.

— Не может быть, чтобы это вы убили священников и мальчика.

— Я.

— Как фамилия мальчика?

— Того черномазого ублюдка? Кинтри.

— Как же вам удалось выбраться отсюда, чтобы совершить убийства?

— Меня иногда выпускают, — признался Подсолнух.

— Что?

— Меня выпускают. С меня снимают смирительную рубашку, открывают дверь и выпускают побродить по улицам. И врачи, и сестры. Они со мной заодно. Иногда я приношу им пиццу или воскресный экземплярчик «Вашингтон Пост». В другой раз они просят меня попеть им немного. Я хорошо пою. — Томми запрокинул голову и затянул оперную арию высоким безупречным фальцетом. Когда он, наконец, закончил, Киндерман почувствовал, как страх вновь заползает в его душу.

Подсолнух довольно ухмыльнулся:

— Ну, понравилось? По-моему, совсем неплохо. Как ты считаешь? Мой талант так многогранен! Жизнь — это сплошное развлечение. Жизнь прекрасна, я бы сказал. Для некоторых. А вот бедняге Дайеру не повезло.

Киндерман застыл на месте.

— Ты же знаешь, что это я убил его, — спокойно продолжал Подсолнух. — Довольно занятно и непросто, но все же у меня получилось. Сначала немного сукци- нилхолина, чтобы не отвлекали никакие посторонние шумы, затем в вену вставляется трехфутовый катетер. Какую вену лучше выбрать — уже дело вкуса, правда? Потом трубочка должна подойти прямо к аорте. А еще надо поднять ему ноги, чтобы выкачать всю кровь из конечностей. Ювелирная работа! Конечно, в теле, возможно, и осталось чуточку крови, но это уже не так важно. Главное, что общий эффект потряс всех, а ведь именно это и ценится в конечном итоге, верно?

Киндерман не мог выговорить ни слова.

Подсолнух засмеялся.

— Ну конечно же. Это ведь своего рода шоу-бизнес, лейтенант. Самое главное — произвести впечатление Сила эффекта. Не пролить ни одной капельки, а? Я бы сказал, это явилось моим шедевром. Но, естественно, этого-то никто не оценил. Правильно говорят, не мечите бисер перед…

Подсолнух не закончил фразу. Киндерман вскочил со стула и, метнувшись к кровати, что есть силы врезал безумцу по лицу тыльной стороной ладони. Лейтенант дрожал с ног до головы и угрожающе склонился над больным. Из носа и уголков рта Томми закапала кровь. Он злобно уставился на Киндермана и произнес:

— Ага, некоторые на галерке пытаются освистать меня. Понятно. Это прекрасно. Да-да, все в порядке. Я же понимаю. Я успел наскучить. Ну что ж, попробуем-ка тебя развеселить.

Киндерман ничего не мог понять. Слова Подсолнуха утратили смысл, веки вдруг сами собой начали слипаться, Голова его поникла, а губы еще продолжали что-то шептать. Киндерман нагнулся и прислушался, пытаясь разобрать, что же бормочет этот несчастный.

— Спокойной ночи, мыши… Маленькая мышка Эми. Лапочка… Спокойной ночи…

И тут случилось невероятное. Губы Подсолнуха все а еще шевелились, и вдруг из его горла вырвался другой голос, тоже мужской, но гораздо моложе и выше Казалось, что человек, которому принадлежал этот голос, кричит рткуда-то издалека:

— Ос-стан-новите его! — заикался в отчаянии голос. — Н-не д-дайте ему…

— Эми, — снова прошептал Подсолнух.

— Н-нет! — надрывался далекий голос. — Д-д-джеймс! Н-нет! Н-н-н…

Голос стих. Голова Подсолнуха упала на грудь, и он потерял сознание. Киндерман, охваченный ужасом, наблюдал, не понимая, что происходит.

— Подсолнух, — тихо позвал он. Но ответа не последовало.

Киндерман повернулся к двери. Он нажал кнопку вызова и покинул палату, ожидая, когда появится медсестра. Она тут же подбежала к следователю.

— Он потерял сознание, — сообщил Киндерман.

— Снова?

Киндерман задумался, а медсестра бросилась в палату. Когда она склонилась над Подсолнухом, лейтенант повернулся и быстро зашагал по коридору. У него защемило сердце, когда раздался громкий возглас медсестры:

— Боже мой, да у него нос сломан!

Киндерман поспешил к дежурному посту, где его поджидал Аткинс с какими-то бумагами, которые тот сразу же вручил лейтенанту.

— Стедман велел вам срочно передать, — пояснил сержант.

— Что это? — удивился Киндерман.

— Заключение патологоанатомов относительно трупа в гробу.

Киндерман сунул бумаги в карман.

— У палаты номер двенадцать должен неотлучно дежурить полицейский. Срочно. И передай ему, чтобы он не уходил вечером Я хочу переговорить с ним. Далее. Найди отца этого «Близнеца». Его зовут Карл Вен- намун. Постарайся получить доступ к национальному компьютеру. Мне нужен этот человек здесь. Аткинс, займись этим сразу же. Это очень важно.

— Слушаюсь, сэр, — коротко бросил Аткинс и торопливым шагом удалился прочь.

Киндерман устало облокотился о стол и вытащил бумаги. Он бегло просмотрел их, а затем, вернувшись назад, перечитал одну из страниц. Написанное поразило его. Через некоторое время знакомо заскрипели подошвы. Киндерман поднял голову и увидел медсестру Спенсер. Девушка с укором смотрела на него.

— Вы его били? — спросила она.

— Можно мне поговорить с вами?

— Что у вас с рукой? — полюбопытствовала медсестра. — Смотрите-ка, она распухла.

— Ничего, пройдет, — заверил ее следователь. — Может быть, лучше поговорим у вас в кабинете?

— Заходите, — согласилась она. — А мне тут нужно кое-что достать. — Девушка направилась куда-то за угол. Киндерман вошел в маленький кабинет и сел за стол. Ожидая возвращения