двадцать девять лет, пятнадцать из которых он провел в условиях «щадящего» плена. Я прекрасно понимала, что он чувствует: как будто дверца птичьей клетки распахнулась и веселый певун-зяблик выпорхнул на свободу.

Я подумала, что и мне хотелось бы так же вылететь на свободу. Но не возвращаться во Францию – туда меня как раз не тянуло, – а просто жить своей жизнью, без каких-либо ограничений, по собственному усмотрению.

– Они, конечно, заставят меня заплатить, – продолжал Яков, пока я рассматривала группу молодых людей, его компаньонов: те непринужденно угощались вином в дальнем конце комнаты, наслаждаясь вниманием моих придворных дам.

Большинство из гостей я знала, – это были отпрыски благородных английских фамилий, – хотя могла бы и не вспомнить сразу пару имен. Раздался взрыв смеха, и мне внезапно захотелось оказаться среди них, быть одной из придворных дам, которая свободно флиртует, стремясь привлечь восторженный взгляд какого-нибудь красивого мужчины.

Мысленно пожалев об этом, я вновь обратила внимание на Якова; он продолжал разглагольствовать о фортуне, наконец-то смилостивившейся над ним.

– Умопомрачительный выкуп в шестьдесят тысяч марок! – Он хрипло рассмеялся. – Приятно и даже лестно сознавать, что они оценили меня в такую сумму. В своем великодушии они позволили мне выплачивать ее частями, раз в год. – Циничная улыбка казалась неуместной на его моложавом лице, но во время затянувшегося плена цинизму Яков научился в первую очередь. – Надеюсь, это не заставит Шотландию пойти по миру с протянутой рукой. Потому что в противном случае мои подданные не обрадуются моему возвращению.

– Что вы! Обязательно обрадуются, – заверила я его, и в этот миг раздался новый взрыв смеха.

В толпе шумных молодых людей мой взгляд привлек один, похоже, самый младший из них. У него было энергичное лицо с красивыми темными бровями и светло-карими глазами, горевшими озорным блеском.

– А знаете, что лучше всего? – продолжал Яков, не догадываясь о моих мимолетных, не относящихся к делу оценках. – Я нашел себе жену. Я нашел Джоан. – Он потянулся к девушке, стоявшей довольно близко и наверняка слышавшей все это, поймал ее за руку и, притянув к себе, обнял за талию. – Я уж думал, что не доживу до этого счастливого дня. А если и доживу, то мы с ней оба к тому времени будем страдать старческим слабоумием и, когда наконец-то окажемся на брачном ложе, я буду несостоятелен как мужчина.

Джоан хихикнула и покраснела, а я тепло им улыбнулась, хотя мое сердце скребла когтями зависть. Джоан просто светилась от счастья, а любовь на лице Якова была гораздо красноречивей, чем в его стихотворных шедеврах. Я спрятала стиснутые от досады кулаки в складках своего платья. Следует обуздывать столь низменные чувства, как зависть.

– Дата вашей свадьбы уже назначена? – спросила я и успела заметить, что Яков слегка нахмурился, но тут мое внимание снова отвлекли.

Юноша с карими глазами и волосами такого же цвета вдруг снял берет и бросил его кому-то из друзей, после чего изобразил красивый удар воображаемым мечом. Сделав выпад, он восстановил равновесие изящным поворотом ноги и громко расхохотался. Компаньоны его дразнили, но при этом дружески похлопывали по спине. Возможно, он и был самым младшим, однако в этой компании у него определенно было свое место. Затем юноша ответил серией быстрых тычков в сторону тех, кто больше всех ему досаждал, а я поймала себя на том, что улыбаюсь – ведь не улыбнуться было невозможно.

О, конечно же, эти черты были хорошо мне знакомы. Когда юноша повернулся ко мне лицом и повторил свой выпад ловким движением запястья, я узнала в нем представителя семейства Бофорт. Волосы у Джоан были чуть светлее, а глаза скорее темные, чем медово-карие, но подвижные брови вразлет и улыбка были в точности такими же.

Значит, это ее брат.

– Нет, дату свадьбы пока не назначили, – думая о своем, услышала я ответ Якова. – Они говорят, что это произойдет сразу, как только все будет готово, – хотя у меня есть сомнения по этому поводу. – Он прогнал с лица озабоченное выражение – вероятно, ради Джоан, которая от этих слов снова напряженно нахмурила брови, – и, взяв меня за руку, сжал мои пальцы. – Так что теперь мы будем жить надеждой – но разве не тем же я занимался последнюю дюжину лет и даже больше? Надеюсь, вы еще потанцуете на моей свадьбе.

– Я не танцую, – уныло ответила я.

Мое настроение по-прежнему определяли странные низменные инстинкты, никак не желавшие оставлять меня в покое.

– Нет, вы должны потанцевать. – Впервые с момента своего появления здесь Яков наконец внимательно всмотрелся в мое лицо. – Что случилось, Екатерина? Вы выглядите несчастной.

Я отрицательно покачала головой. Сегодня неподходящий день, чтобы обсуждать мои беспричинные терзания.

– И все-таки… – нахмурившись, продолжал настаивать Яков.

Я тут же встала; меня немало расстроило то, что он заметил во мне разительные перемены.

– Наверное, вам следует представить мне своих друзей.

Я хотела сменить тему разговора, и это сработало.

– Большинство из них вы и так знаете, – сказал Яков, но, подчинившись, подозвал молодых людей, которые, выступив вперед, поклонились мне.

– А это, – объявил Яков, – Эдмунд.

– Мой брат решил, что обязан приехать сюда, чтобы поздравить меня с наступающим праздником и пожелать мне всего наилучшего, миледи, – вмешалась Джоан, беря юношу за руку и ставя прямо передо мной.

Я прочла на ее лице любовь и восхищение, и меня это не удивило.

Эдмунд поклонился более затейливо, чем требовалось в данной ситуации, и я вспомнила его выходки с воображаемым мечом. Он явно привык привлекать к себе внимание; это подтверждалось и тем, что во время поклона он с глубочайшим почтением взмахнул руками так, что перья его бархатного берета коснулись пола. После этого Эдмунд поднял на меня взгляд своих лукавых глаз и рассмеялся.

– Миледи, сказав это, моя сестра оказала мне плохую услугу. Я приехал сюда не потому, что она меня позвала. И не по приказу вновь восстановленного в своих правах короля Шотландии. – Улыбка юноши тронула мое сердце, когда он, изящно взяв меня за руку, поднес ее к своим губам. Они оказались сухими и теплыми, и, когда он коснулся ими моей кожи, я слегка вздрогнула; между тем Эдмунд Бофорт вкрадчивым голосом продолжал, все так же глядя мне прямо в глаза: – Я здесь для того, чтобы отдать дань глубокого уважения юному королю. И, разумеется, его благородной матери.

Он, казалось, заколебался, словно из-за неуверенности в себе, но я-то знала, что это не так: никто из Бофортов не страдал низкой самооценкой.

– Если, конечно, миледи согласится принять меня здесь, при своем дворе, в качестве гостя и