далекому будущему, что разглядеть его было почти невозможно. Подозреваю, что руку к этому приложила и Алиса, надеявшаяся, что это выведет меня из безрадостного состояния. Собачка была очаровательна – совсем еще щенок, она без устали устраивала хаос в моих покоях, царапая когтями шелковую вышивку и грызя все, что попадалось на пути, – однако отвлечь меня от грустных мыслей ей оказалось не под силу.

«Бедняжка Екатерина! – жалела я себя. – У тебя же нет причин для мрачного настроения».

Одиночество окутывало меня, словно саваном, и я в отчаянии закрывала ладонями глаза, чтобы не видеть бесцельного жизненного пути, по которому должна буду идти до самой смерти.

«Пресвятая Дева, услышь меня, – молилась я каждое утро, стоя коленями на своей prie-dieu. – Пресвятая Дева, смягчи мои мучения, даруй утешение! Даруй решимость придать своему существованию на этой земле смысл и целенаправленность».

– Может быть, вам стоило бы взять мальчика и отправиться с ним в Вестминстер на рождественские празднества? – проворчала Алиса как-то в конце ноября. – Уверена, лорд Уорик вам это позволит.

– Нет, – ответила я – тоном таким же унылым, как мое настроение. – Праздновать я не буду.

Внутренне негодуя из-за моего упрямства, Алиса торопливо вышла из комнаты, бросив на меня напоследок укоризненный взгляд. Но я не чувствовала себя виноватой.

Неделю спустя верхний внутренний двор Виндзорского замка вдруг заполнился людьми и лошадьми. Гомон возбужденных голосов и цоканье подков по булыжной мостовой долетало даже сквозь застекленные окна, возле которых мы с придворными дамами собрались, чтобы полюбоваться последними лучами заходящего солнца. У меня не было настроения выяснять причину этого переполоха. Наверное, лорд Уорик в очередной раз приехал посмотреть на успехи Юного Генриха – и, возможно, даже привез мне еще одну болонку. Однако движение во дворе было слишком бурным, и мои дамы не могли его проигнорировать.

– Миледи? – вопросительно взглянула на меня Мэг, уже вскочившая на ноги.

– Идите. Посмотрите, если вам хочется, – сказала я, хотя на самом деле моего разрешения им не требовалось.

Моя власть была для них необременительной.

И тут Джоан радостно вскрикнула, после чего всем всё стало ясно.

– Насколько я понимаю, нас посетил король Шотландии, – капризным тоном заметила я.

Мы с Яковом не виделись уже несколько месяцев.

– Можно и я пойду, миледи? – быстро спросила Джоан, уже на полпути к выходу.

– Разумеется. Но постарайтесь вести себя… – Дверь за ней захлопнулась. – Скромно и благопристойно, – со вздохом закончила я.

Она убежала, а я вдруг испытала несколько болезненных уколов досады на саму себя: в первую очередь из-за того, что пребываю в угнетенном настроении, но главное – оттого что приезд гостя, в общем-то, должен был доставить мне удовольствие, а я даже не поднялась с кресла. Но я все-таки должна встать… Я положила на крышку сундука лютню, струны которой до этого лениво перебирала, и, поднатужившись, придала своим губам форму улыбки, которая, как я надеялась, выглядела гостеприимной.

Разве не замечательно будет снова увидеться с Яковом? Я не ожидала, что он станет лезть из кожи вон, стараясь мне угодить, как это было в первые недели после смерти Генриха: шотландскому королю необходимо жить своей жизнью, даже если она проходит в усеченном виде, с ограничениями, во враждебном окружении и под пристальным надзором. Я должна встретить его радушно. А вот и он – чуть дрожащие на ходу кудри спадают на плечи, темные глаза блестят довольно и радостно; а рядом, едва не повисая на его руке, торопится Джоан – раскрасневшаяся, возбужденная, сияющая ни с чем не сравнимой юной красотой. Без сомнения, она не обратила внимания на мои слова. Не успела я бросить на нее хмурый предостерегающий взгляд, как из коридора послышался громкий шум оживленной беседы и в мою комнату ворвалась группа молодых людей. В их присутствии мои придворные дамы просияли так, будто разом зажглись две дюжины свечей.

Я растерянно заморгала. Поскольку не привыкла к столь бурному проявлению веселья и полному отсутствию куртуазных условностей – я выросла совсем в другой обстановке. Энергия просто выплескивалась из молодых людей наружу и, отражаясь от этих строгих стен, звенела где-то вверху, под балками крыши; гости напоминали неутомимых беззаботных щенков, способных радоваться без всякой причины. Разгоряченные лица, громкие уверенные голоса, одежды яркие и модные, что сразу же бросалось в глаза, – все это в нашей унылой атмосфере было, как глоток свежего морозного воздуха, который должен был пробудить нас от затянувшейся зимней спячки. Казалось, тяжелые портьеры, отделявшие мои покои от внешнего мира и поглощавшие посторонние звуки, вдруг резко распахнулись.

Тем временем Яков, широко шагая, подошел ко мне и, остановившись, не стал терять время на официальные приветствия, предусмотренные дворцовым этикетом, а восторженным жестом развел в стороны поднятые руки.

– Обо всем договорено! Они согласились!

– О чем договорено? – Мои разбегающиеся мысли упрямо отказывались выстраиваться в логическую цепочку.

– Екатерина! – Яков схватил меня за руки и поцеловал кончики пальцев. – Как вы можете этого не знать? Неужели вы настолько изолированы от внешнего мира? Или же нарочно не замечаете, что происходит за этими стенами?

– Полагаю – второе, – виновато улыбнулась я.

– Не беда! Я здесь для того, чтобы сообщить вам об этом лично. Так вот: они наконец-то пришли к соглашению!

Лицо Якова сияло, и моя растерянная натужная улыбка в конце концов превратилась в настоящую и радостную, когда я поняла, что он имеет в виду.

– О Яков! Я так рада за вас! Насколько я понимаю, вас наконец освободят.

– Да! Свобода! Слава Богу! – В порыве восторга он, словно в танце, обхватил меня за талию и, повернув вокруг себя, поставил на место. – Я лично посещал все эти длиннющие, нуднейшие, невыносимо глупые переговоры между многоречивыми, но весьма влиятельными уполномоченными представителями со стороны Шотландии и Англии – и приехал сюда, чтобы сообщить вам об этом первой, потому что знаю: вы желаете мне добра.

– Так расскажите же мне об этом подробнее, – попросила я, потому что именно этого и хотел Яков, и сделала знак принести вина.

Восторг шотландского короля был заразительным – он сумел расшевелить даже мои чувства, загнанные унынием в мрачные глубины души. Взяв Якова под руку, я подвела его к камину и усадила на выложенную подушками скамью.

– Я изводил их своей неутомимостью, разъезжая из Понтефракта в Йорк и обратно, пока, клянусь Богом, им просто не надоело до невозможности смотреть на мою несчастную физиономию. И в конце концов они объявили, что я свободен и могу возвращаться в Шотландию!

Яков время от времени нервно приглаживал свои непокорные волосы; он был возбужден столь будоражащей новостью, и ему едва удавалось усидеть на месте. Королю Шотландии было