– Он добился расположения парламента, не правда ли?

Юный Генрих захлопал в ладоши, когда спикер отвесил ему поклон.

– Как и его мать. – Уорик поднял чашу в молчаливом тосте.

Я покраснела, одновременно удивляясь подступившим к глазам слезам. День выдался чрезвычайно насыщенным, и я не могла передать словами, как много значила такая похвала для моей самооценки. Я хорошо сыграла роль и произвела благоприятное впечатление. Страх потерять Юного Генриха отступил.

Алиса оставила нас. Короткий день вскоре сменился вечерней тьмой, и Уорик тоже поднялся, собираясь уходить.

– И что же теперь? – спросила я. – Мы возвращаемся обратно в Виндзор?

Уорик слегка наклонил голову:

– Да, до следующего года. Мы не станем переутомлять мальчика.

– Да. Конечно, не станем. Но…

Я умоляющим жестом сложила ладони и заглянула Уорику в глаза. Он был единственным человеком, которого я могла об этом попросить.

– Мне необходимо что-то делать, Ричард. Чем-то заниматься.

– Вы обязательно будете задействованы больше, когда Его Высочество подрастет и сможет справляться с нагрузками.

– А я думаю, что тогда меня будут привлекать еще меньше, – печально призналась я. – Когда мой сын подрастет, он станет самостоятельным.

– Но прежде пройдет еще много лет…

День, отмеченный моим возвращением в мир королевского двора и политики, в суету и оживление Лондона, оказался похожим на обоюдоострый меч: он словно разбудил меня, вернул к жизни. А после возвращения в Виндзор у меня было такое ощущение, будто я захлопнула крышку совсем недавно открытого сундука, полного сияющих драгоценных камней, и теперь в обозримом будущем он будет оставаться закрытым. Это была тропка, по которой можно было пройти, только очень уж узенькая.

По мере того, как мой сын будет подрастать, он с легкостью станет отказываться от моего присутствия на торжественных событиях вроде этого. А однажды невестка вытеснит меня из его жизни окончательно, и тогда я превращусь в ничто. Сегодня, когда я держала Юного Генриха на коленях, меня бурно чествовали, но на душе у меня было тревожно, неспокойно. Я боялась будущего, которое не сулило ничего хорошего.

– Может быть, мне снова выйти замуж? – вдруг спросила я.

Эта мысль удивила меня саму: она была неожиданной, как легкое прикосновение крыльев ночной бабочки к волосам в темноте, и появилась стремительно, как бы ниоткуда, словно весенняя ласточка в погожий день, вернувшаяся из теплых стран. Прежде о повторном браке я не думала. А почему, собственно, нет? Я еще молода, только-только разменяла третий десяток, так почему бы…

– Вы этого хотите? Я не знал. – Уорик изумился не меньше, чем я.

– Нет-нет. У меня нет подобных планов, я об этом даже не думала. Но… А мне позволят это сделать? Совет даст согласие? Пусть не сейчас, а когда-нибудь в будущем.

Внезапно мне показалось чрезвычайно важным заручиться обещанием Уорика, что моя мечта о дружеском союзе – и даже о любви – вполне осуществима.

– Почему бы нет? Лично я не вижу никаких причин, по которым вам могли бы отказать. – Уорик взял паузу и задумался; у него на лбу между шелковистых бровей появилась напряженная складка. – Как вы правильно заметили, подрастая, Генрих будет становиться все более самостоятельным и независимым. Так почему бы вам не выйти замуж снова? – Он опять ненадолго умолк. – Если для вас найдется подходящий супруг, разумеется.

Его очевидное смущение совершенно меня не вдохновляло.

Если для вас найдется подходящий супруг.

Эта его оговорка легла на благодатную почву: я сразу же поняла – в этом-то и суть! А кого, собственно, можно считать подходящим для меня супругом? Я вспомнила нарисованный Глостером портрет Екатерины, вдовствующей королевы Англии, не предполагавший каких-либо отклонений или изменений. Не думаю, что этот человек смирится с моим повторным браком, ведь прежде он предрекал мне одинокое, изолированное существование золоченой символической фигурки с красивой картинки в молитвеннике.

Я заставляла себя посвящать время чему-нибудь полезному. Долгие темные ночи и зимние холода не могли длиться вечно. Я делала вид, что постоянно занята, старательно листала книжные страницы, хотя мне и были вовсе неинтересны похождения греческих богов и героев, которые с завидным рвением то вспыхивали неистовой любовью, то охладевали.

Я просила музыкантов играть, но сама не пела и не танцевала. Да и как можно танцевать одной? Я забавляла Юного Генриха, но в нем как раз проснулся интерес к книгам и религиозным обрядам. Я бралась за вышивку, однако это занятие вызывало во мне еще меньше энтузиазма: цветы и листья, выходившие из-под моей иглы, получались плоскими и безжизненными, как будто увяли и погибли в преддверии неминуемо надвигающейся морозной зимы. Мне и самой уже казалось, будто моя собственная зима настанет раньше, чем я успею расцвести по-настоящему, по-летнему.

Все это должно было определять содержание моей жизни до начала следующего парламентского заседания, когда Юный Генрих опять отправится в Лондон, а я опять буду его сопровождать во время поездки. И так год за годом. Супруг приучил меня поддерживать его амбициозные планы во Франции. Теперь же я должна привыкнуть к тому, что обязана поддерживать авторитет своего маленького сына.

Иногда я плакала.

– Вам нужна приятная компания, миледи, – сказала мне однажды Алиса, уже начинавшая терять терпение.

Согласна, но где ее взять? О, я пыталась улыбаться, присоединяясь к своим придворным дамам, когда Мэг, Беатрис и Джоан полушепотом делились бесконечными сплетнями, а Сесилия рассуждала о любви, по большей части неразделенной. Коротая долгие ноябрьские вечера, я старалась находить удовольствие в чаше подогретого вина со специями и скандальных историях о матримониальных похождениях Глостера. Признаюсь, на некоторое время меня позабавила история о лорде Хамфри и его жене Жаклин из Эно: сей союз оказался бигамным, поскольку Жаклин уже была замужем за герцогом Брабантским и этот брак на момент новой свадьбы еще не признали недействительным.

Но интерес мой ко всему этому был, в лучшем случае, прохладным; дамы в основном болтали без меня, находя меня плохой собеседницей. Я не могла их за это винить. Их щебечущие голоса, сыплющие комментариями и строящие непристойные предположения, ничуть не трогали мою душу. Мы были заперты в Виндзоре в качестве придворного окружения юного короля, и, полагаю, моим придворным было здесь невыносимо скучно – точно так же, как и мне.

Уорик – добрый, славный Уорик – прислал мне в подарок комнатную собачку с вьющейся каштановой шерсткой, маленькими внимательными глазками и острыми зубами. Возможно, это было сделано под действием угрызений совести, чтобы хоть как-то заменить мне эфемерного будущего мужа, поскольку перспектива заполучить для меня такового относилась к такому