пальто.

— Ты в какую сторону повернула, когда пошла за мной? — спросила Одесса.

— А что?

— Думаю, он побежал за тобой.

О нет. Бедный Джики.

Мы обошли двор и вышли на тропинку. Патрик и Одесса светили фонарями, а я все звала и звала Джики по имени, пока не охрипла. Наконец я увидела маленькую фигурку, скукожившуюся у подножия дерева возле тропинки. Я рванулась к нему, взяла на руки.

— Патрик, он совсем закоченел, что делать?

Патрик взял у меня Джики, и я почувствовала, как ладонь Одессы опустилась на мое плечо.

— Поппи, прости, но он умер, — сказал Патрик.

— Нет! Нет, он не умер. Он просто сильно замерз. Это я во всем виновата. Дай его мне, я его согрею. — Я протянула руки.

— Нет, Поппи, я сам подержу. Мне очень жаль. Он умер, и мы ничем не можем ему помочь.

— Но ты же ветеринар! — заорала я. — Сделай что-нибудь!

Одесса крепче сжала мое плечо, и я поняла, что это правда. Я опустилась в снег и заплакала.

Патрик унес Джики, а Одесса осталась со мной.

Я не могла в это поверить. Ведь это из-за Джики я приехала в этот сумасшедший дом. И пусть у него были скверные привычки, но он стал для меня родным. Никогда больше его лапки не будут копошиться у меня в волосах, а его теплое тельце не обовьется вокруг моей шеи. Никогда больше не услышу его стрекот. Я сидела и плакала, не замечая ни снега, ни холода, ничего.

— Поплачь, дорогушечка, — мягко сказала Одесса, — ты потеряла друга. Это правильно. Другой друг тоже тебя найдет, так же как и этот. Ведь этот нашел тебя.

Я подумала, что она, наверное, права. Джики сам меня нашел, и в результате я оказалась у Стентонов. Если Одесса говорит, что другой друг тоже меня найдет, значит, так и будет. Она всегда знает, что говорит. Я всхлипнула. Одесса протянула мне носовой платок.

— Да, дорогушечка, хватит плакать. Впереди новая жизнь. Пошли в дом.

Я кивнула и вытерла слезы. Тоскливо глядя на луну, я подумала, что многое бы отдала, чтобы повернуть время вспять и вновь обрести Джики.

Одесса тихонько рассмеялась в темноте:

— Никто не может вернуть утерянного. Так не бывает. И ты не виновата. Просто пришло его время. Каждому из нас отмерено свое время, будь то зверь или человек.

Она взяла меня под руку, и мы медленно пошли к ферме.

— Что ты там мне сказала? Когда встретила меня в поле? «Мы не причиним вам зла»? Ты думала, что я зеленый человечек?

Я кивнула, и она рассмеялась.

В доме ко мне бросились дети, Ева уткнулась мне в плечо.

— Ничего, ничего, — сказала я, обнимая их.

— Мы уже решили, как назовем жеребенка, — сказал Тоби. — Мы его назовем Джики.

Из моих глаз опять брызнули слезы.

— Здорово, — едва выговорила я.

Патрик нервно улыбнулся мне. Том принес бутылку шампанского, и мы выпили за здоровье младенца и мамы. Дети тоже требовали шампанского, и Том разрешил им отхлебнуть по глоточку. Они тут же притворились пьяными и принялись нелепо шататься и виснуть друг на друге, пока Том не велел им отправляться спать.

Я с ужасом увидела, что Одесса опять натягивает свой скафандр.

— Ты не можешь сейчас уйти! Патрик, скажи ей!

Все рассмеялись, и Одесса ответила:

— Я по этим полям хожу уже больше пятидесяти лет. Ночь хороша. Луна полная, снег глубокий. И глазом моргнуть не успеете, как я буду дома. Меня Артур ждет. Он не любит, когда я так поздно возвращаюсь, так что не говори глупостей.

Я подавила вздох разочарования. Мне так хотелось улучить минутку и расспросить Одессу, что творится в «Аббатстве». Я умоляла ее остаться, но она стояла на своем. По поведению Патрика и Тома стало ясно, что уговаривать ее бесполезно. Патрик сказал, что проводит Одессу через поле, а потом проверит, как там кобыла с жеребенком.

— Это ты только для того, чтобы выведать у меня рецепты снадобий, но даже не мечтай. — Одесса подмигнула Патрику, потом повернулась к Тому: — А ты, как только сможешь, вези Димелзу в больницу, пусть ее врачи осмотрят. Только не думай, что они больно много в этом понимают.

Том улыбнулся:

— Отвезу. Спасибочки тебе, Одесса.

Она махнула рукой и повернулась к двери. С порога оглянулась на меня:

— А что до тебя, глупая девчонка, беги в «Аббатство». Дэйви сейчас нужна твоя помощь. Про Алекса я тебе и раньше говорила, чему суждено быть, того не миновать. Но чем скорее эта лживая дрянь оттуда уберется, тем лучше будет для всех нас. И выгнать ее должна ты, поняла?

Челюсть у меня так и отвисла. О чем это она? Как я могу выгнать Клавдию?

— Одесса! Что значит «лживая»? Клавдия врет?

— Если она беременна, то я — супермодель!

Дверь закрылась.

В голове у меня все смешалось. Клавдия всех обманула? Как это? А откуда Одесса может это знать? Может, она и ведьма, но все же… А если она ошибается? Тогда что? Тогда напрасные надежды, и меня ждет новая боль. Стоит ли оно того?

Размышления мои прервал Том, спросив, не хочу ли я пожелать детям спокойной ночи и еще раз взглянуть на малышку.

Я кивнула, и мы пошли наверх.

— Знаешь, я все делал, как Одесса велела. Она дури какой не скажет, завсегда права, даже когда всем охота, чтоб наоборот было, — сказал он, открывая дверь в спальню.

Может быть, может быть.

Димелза спала с нежной улыбкой на лице. Возле кровати стояла свеча, и я могла разглядеть лежащего у ее груди ребенка. Прелестная картинка, от умиления у меня даже в носу засвербило.

— Как вы ее назовете? — спросила я шепотом, вытирая щеки. В жизни столько не плакала. Только и делаю, что лью слезы.

— Бьянка, потому что кругом белым-бело от снежка, — прошептал в ответ Том. — Бьянка Поппи.

Боже… Ну, все. Теперь я разревелась по-настоящему.

— Том, спасибо тебе!

Он вывел меня из комнаты, ворча под нос, что завсегда все бабы плаксивые. Я шутливо пихнула его в бок, и он улыбнулся. Дети сидели в своих кроватях, на столике горела свеча.

— А что ты плачешь? — спросила Ева, поглаживая мою руку.

— А то, что кроху повидала, а женщины завсегда от этого плачут, — хмыкнул Том.

Я рассмеялась и пожелала детям спокойной ночи. От них пахло детством: графитом, леденцами и яблоками. Я обняла их и прижимала к себе, пока Тоби не пожаловался сварливо, что в нем весь воздух вышел. Я