и…

— Нет, — качает она головой. — Я просто хотела, чтобы ты ревновал… А ты… А тебе было всё равно.

— Я знаю. Знаю… Для чего ты это сделала.

— Откуда ты знаешь?

— Просто знаю.

— Прости меня, это всё из-за моей глупости. Ты сможешь меня простить?

Да разрази же меня гром! Она стоит прямо передо мной, а глаза такие огромные и полные слёз.

— Ты сможешь? Сможешь простить?

Я не успеваю ответить, потому что она прижимается ко мне всем телом и целует.

И да, всё-таки разрази меня, пожалуйста, гром, потому что я отвечаю на этот поцелуй. Он длится долго и заставляет меня… В общем… В общем, она чувствует мою скрытую силу, упирающуюся в неё.

Но я собираю всю волю и отрываю её от себя.

— Нет, Наташ, не сегодня, — говорю я и…

И просто ухожу.

Интересно, будет когда-нибудь у меня возможность просто лечь и ничего не делать? Я, конечно, живу очень насыщенной и максимально интересной жизнью, но как-то это уже начинает меня утомлять. Может, ну его всё нахрен, и на пенсию, на дачу?

Я падаю в постель и засыпаю прежде, чем голова касается подушки. Сны мне не снятся, поэтому, когда я слышу стук, грохот и собачий лай, то думаю, что всё ещё вечер. Но, открыв глаза, понимаю, что уже утро и, судя по всему пора вставать.

Стук оказывается настоящим, а не приснившимся, и доносится он из прихожей. Такое ощущение, что кто-то вышибает дверь. Да ёлки же палки. Часы показывают шесть и я иду на звук. Раджа заходится в лае, а родители не реагируют. Здоровый сон — это хорошо.

— Кто там? — спрашиваю я.

— Открывай, твою мать! Сейчас вышибу!

За этим следует невероятная матерная тирада и, я ни на секунду не сомневаюсь, этот человек сдержит своё слово. Вышибет. Поэтому мне ничего не остаётся, как открыть дверь. На пороге я вижу трясущегося от бешенства дядю Гену.

20. Внеплановая экскурсия

Он смотрит на меня маленькими, красными и заплывшими после вчерашнего глазками, злыми, как лазерные прицелы. Опухший, разбалансированный и явно находящийся не в самой лучшей форме, как физически, так и душевно.

— Пошли, — хрипит он. — Быстро!

— В одних трусах что ли? Дай хоть одеться.

— Две минуты! Засекаю время!

О какой. Строгий отец. Нетерпеливый, надо же. Водки надо меньше кушать, и дочка целее будет… Я быстро одеваюсь. Двух минут мне, кстати, вполне хватает. Родители выходят из спальни.

— Ты куда опять? — спрашивает мама.

— Что за шум был? — добавляет отец.

— Да это дядя Гена пришёл, — объясняю я. — Мы с ним договорились погулять сутреца. Поспорили вчера, кто больше на турнике подтянется. Раджа, пошли!

Выходим из подъезда.

— Ко мне пойдём! — требует дядя Гена.

— Домой что ли? При Наташке хочешь говорить? Давай здесь уже.

Он зло поджимает губы, словно готовится послать меня на три буквы.

— Тогда в опорный пункт, — принимает он решение. — Рассказывай.

— Чего рассказывать-то? Поди и так всё знаешь уже.

— Ты давай мне тут… — и он рассыпает жемчуг своего словарного запаса, конструируя невероятно утончённые и мощные по внутреннему содержанию формы.

— Ого, — кручу я головой. — Ну, ты даёшь, дядь Ген. Мастер Йода просто.

— И йода и касторки. Рассказывай давай, пока без протокола, чтоб я знал о чём речь идёт.

Ну я и рассказываю. Собственно, как есть, без купюр и недомолвок, с документальной точностью.

— И Юрка с тобой был?

— Был, — киваю я. — Прибежал дщерь твою освобождать.

— Смотри-ка, а я думал, он мудила последний.

— Нормальный парень, надёжный.

— Ладно, хер с ним, парень твой меня не е*ёт. Почему ментов не вызвали и заяву не написали? Моя заартачилась?

— А что им предъявишь? Объяснения в любви?

— Ты ох*ел что ли, Брагин? — его прямо колотит.

— Дядя Гена, ты успокойся, ничего ж не было. Не успел этот хер ничего сделать.

— Откуда знаешь? Он же без штанов был и Наташка вся изорвана. Сам говоришь.

— Так, — я останавливаюсь и поворачиваю его к себе.

Блин, не хватало только, чтоб его сейчас кондратий хватил. Вон губы синие и дышит прерывисто.

— Дядя Гена, цела Наташка. Мы успели с Юркой. Успокойся, тебе говорю. Во-первых, она сама мне сказала, что ничего ещё не было. Во-вторых, она в трусах была. В-третьих, штаны у Фрица были расстёгнуты, но не спущены. В-четвёртых, никаких следов крови ни на белье, ни на ногах тоже не было.

— А ты чё прям рассмотрел всё? Следак, мля…

— Да, я всё рассмотрел самым тщательным образом. Ну… насколько позволяли приличия.

Он замирает, пожирая меня глазами, пытаясь проникнуть мне прямо в голову, а потом вдруг расслабляется и даже будто плывёт немного, как боксёр после нокдауна. Ужас и отчаяние, прятавшиеся за злостью и агрессивностью отступают и вмиг испаряются, а глаза теплеют и даже увлажняются.

— Брагин… — он то поджимает, то отпускает свои жёсткие губы, будто не в силах с ними справиться. — Ну… ну… ну, Брагин…

И вдруг совершенно неожиданно задаёт мне такую затрещину, что я едва удерживаюсь на ногах, а из глаз, как в мультиках, вылетают звёздочки и носятся вокруг головы.

— Э! Ты чё творишь! — возмущённо восклицаю я и радуюсь, что Раджа этого не видит, иначе кому-то из них двоих пришлось бы прощаться с жизнью.

— Это ж она из-за тебя подлеца с этим ган***ом связалась. Заморочил девке голову.

— Так всё ж по твоим заветам делаю, — развожу я руками.

Он сжимает кулак и подносит к моему носу:

— Чуешь, чем пахнет?!

— Водкой, дядя Гена, водкой. Не нажрался бы ты вчера, этих козлов упаковали бы, а так пришлось самосуд вершить. С риском для жизни, между прочим.

— Ничего, сегодня упакуем. Пошли напишешь всё. Показания дашь.

— Ага, сейчас, бегу уже. Нет, Геннадий Аркадьевич, никаких показаний. Я им носы переломал и бейцы в кисель взбил, а гражданину Евгению Михаэлису ещё морду в пол вбил и нож для разрезания бумаги в жопу воткнул. Меня и так твои коллеги прессуют по превышению за Джагу ещё, а ты хочешь, чтобы я сам на себя телегу накатал. Если решишь этому уроду яйца