«По этому случаю был специально приглашен оркестр Колонна. Сидя в удобных креслах… под высокими деревьями… мы слушали в качестве аперитива «Ифигению» Глюка и «Лесные шорохи» Вагнера… Начало было великолепное…

Ужин не разрушил этого очарования. Он был накрыт под большим тентом, по которому яростно стучал дождь, слава Богу, не проникавший сквозь толстый брезент. За маленьким столом, где я сидел… моими соседями были: мадемуазель Мари Леконт из «Комеди Франсез», мистер Нижинский — молодой русский танцовщик, который сейчас дает прекрасные концерты в Опера, мистер Генри Рассел — директор «Метрополитен-опера» в Нью-Йорке, который воспользовался возможностью познакомиться с мистером Дягилевым, менеджером Нижинского… За другими столиками я увидел Поля Маргерита, д'Юмьера, Люне-По, Пьера Милля, Рене Блюма, депутата Поля Бонкура, д’Эстурнель де Константа… и так далее… Шумный и веселый вечер, абсолютно лишенный лицемерия или высокомерия.

Когда подали сигары, тент убрали и сад предстал перед нами в великолепной иллюминации: на деревьях горели разноцветные лампочки, а по краям газонов были расставлены стеклянные чаши, сверкающие изнутри…

И какое счастье… было видеть, гуляя по дорожкам и газонам под звуки цыганской музыки, саму мисс Айседору, иногда летящую куда-то в своих белых одеждах, иногда торжествующую, словно Ника Самофракийская, или печальную, как античная просительница, которая воплощала для нас самые трогательные места из музыки Шумана и Годара, Грига и Бетховена.

Дорожки были сырыми, газоны влажными… а на ногах мисс Дункан не было ничего, кроме золотых сандалий…»8

После выступления Айседоры гости танцевали сами под звуки оркестра до утра.

Парис Зингер не присутствовал на этом празднике. Он уехал в Лондон на несколько дней, и там с ним случился удар. Из отеля «Капитоль» на площади Сент-Джеймс, куда к нему тут же приехала Айседора, она послала письмо Мэри Фэнтон Робертс.

«7 июля [1910], четверг.

Дорогая Мэри,

Я нахожусь в Лондоне уже несколько дней с Парисом, который приехал сюда и заболел. Я приехала ухаживать за ним и заболела тоже. Теперь нам обоим лучше, и мы возвращаемся во Францию в воскресенье. Мы оставили Дидру и малыша в отеле «Трианон» в Версале. Парис очень хочет знать, приедешь ли ты к нам в Пэйнтон [Девоншир] в сентябре. Потом в октябре мы могли бы отправиться в Венецию. Приезжай. Мы чудесно проведем время. Гус и Коберны тоже собираются приехать. Ты можешь приплыть одним пароходом с ними, ты и Билли. Напиши мне сразу же, как только получишь это письмо, и назови дату, когда сможешь приехать.

Ты будешь в восторге от малыша. Он очень красив, и у него чудесный характер. Я так переживаю, что нахожусь вдалеке от него пусть всего несколько дней. Он очень похож на Париса, только носик вздернут, как у меня. На прошлой неделе я давала прием в Версале. Оркестр Колонна играл в саду, а ужин был накрыт на маленьких столиках под тентом. Это имело большой успех, только я была очень грустной, потому что Парис заболел здесь, в Лондоне, и не смог приехать.

Напиши мне поскорее и сообщи дату отплытия.

С любовью к Билли и к тебе —

Айседора»9.

В Пэйнтоне, в Девоншире, находилось загородное поместье Зингера, и сюда в конце лета приехали любовники со своими друзьями. Пребывание здесь было своего рода экспериментом. Айседора рассказывает, что Зингер очень хотел жениться на ней, но она чувствовала нецелесообразность этого брака. Ведь Зингер, конечно, не захочет сопровождать ее, когда она отправится на гастроли. Но, возражал он, ей не придется зарабатывать себе на жизнь, а значит, и ездить в гастрольные поездки, если они поженятся. Надеясь уговорить ее, он предложил ей поехать в Пэйнтон, чтобы она ощутила вкус той жизни, которую она могла бы вести в качестве его жены.

Все время шел дождь. Дом был полон гостей, дневная программа была свободной, но очень размеренной. Судя по описаниям Айседоры ее жизни среди англичан, они вставали рано, обильно завтракали, потом «надевали плащи и в сырость шли гулять до ленча, во время которого съедали множество блюд… От ленча по пяти вечера предполагалось, что все занимаются своей корреспонденцией, хотя я думаю, что все спали»10. Потом чай, а после чая бридж «до того времени, когда нужно было начинать заниматься действительно важными вещами: одеваться к ужину, на котором необходимо было появляться в полном вечернем наряде… чтобы съесть двадцать блюд. Когда это завершалось, все включались в легкую политическую дискуссию или обсуждали философские темы вплоть до отхода ко сну. Так что можете себе представить, нравилась мне такая жизнь или нет. По истечении двух недель я была совершенно доведена до отчаяния»11.

Беспокоил Айседору и тот факт, что Зингер был болен, а это требовало постоянного присутствия врача и сиделки. Айседора писала: «Они были подчеркнуто недовольны моим поведением. Меня поместили в дальнюю комнату в другом конце дома и заявили, что я не должна беспокоить его ни по какому поводу»12.

Согласно версии, изложенной в «Моей жизни», Айседора была полна решимости начать работать, и она позвонила Колонну, возглавлявшему одноименный оркестр, с которым она часто выступала в Париже, и попросила его прислать ей аккомпаниатора. К ее ужасу, приехал пианист, который, как она знала, был влюблен в нее и к которому она испытывала сильное физическое отвращение. Она встретила его словами: «Как мог Колонн прислать вас? Он знает, что я вас ненавижу». Несколько дней она танцевала, а пианист играл ей, отгороженный большим экраном, потому что она не могла видеть его. Когда ее подруга упрекала Айседору за то, что она с ним так плохо обращается, танцовщица смягчилась и пригласила эту подругу вместе с аккомпаниатором покататься на автомобиле. Когда они возвращались, автомобиль подпрыгнул на ухабе, и Айседора очутилась в объятиях пианиста. «Я… посмотрела на него и вдруг почувствовала, что все мое существо запылало, словно подожженная солома… Как я не видела этого раньше? Его лицо было совершенной красоты…»13 Когда они вернулись в дом, пианист увлек ее за удобный экран в танцевальном зале.

Виктор Серов, очень хорошо знавший Айседору в ее последние годы, рассказывает, что она поведала ему об этом случае совершенно по-другому, как бы иллюстрируя свою веру в то, что музыка может преображать отвратительного исполнителя в совершенного красавца. Для нее пианист Андре Капеле14 был ярким подтверждением этого феномена. Экран и автомобиль в истории, рассказанной Серову, не фигурировали, однако он сомневался, что Айседора могла приветствовать