Во время второго выступления в «Метрополитен», когда Айседора танцевала Седьмую симфонию Бетховена, присутствовал Карл Ван Вехтен, тогда музыкальный критик «Нью-Йорк тайме». Он написал со смешанными чувствами:

«Конечно, можно протестовать против такого извращенного использования Седьмой симфонии… Однако если допустить, что у мисс Дункан есть право использовать любую угодную ей музыку, то нет сомнения в том, что достигаемый ею эффект чрезвычайно велик. Редко, когда она была столь поэтична, столь живо выражала радость, была так пластична в своих позах, более ритмична, чем вчера… Как обычно, ей больше удавались танцы, требующие решительных движений. В одном из них она закрывается руками и откидывает голову назад так, что она становится не видна, и перед нами обезглавленная Ника Самофракийская»25.

Айседора настояла на продолжении гастролей до начала 1910 года. Однако на одном из выступлений женщина из публики упрекнула танцовщицу в том, что ее беременность стала слишком заметна. Леди «вошла ко мне и воскликнула: «Дорогая мисс Дункан, это так заметно из первых рядов. Так не может продолжаться». А я ответила: «О моя дорогая миссис Икс, ведь именно это я хочу выразить в своем танце — Любовь — Женщина — Рождение — Весна. Картина Боттичелли, вы знаете. Плодородная земля — три танцующие Грации. Все шелестит, обещает Новую Жизнь. Вот что означает мой танец».

Все это миссис Икс выслушала насмешливо»26.

Через несколько дней, 8 декабря, Айседора отплыла в Европу27. С ней поехали Августин, который только что расстался со своей женой28, его дочь Темпл — ученица школы Айседоры. Айседора чувствовала себя обескураженной: не только потому, что Лу Фуллер выступила с очень хорошо принятой программой, которая, как казалось Айседоре, копировала ее стиль, но и потому, что опера «Метрополитен», не обращая внимания на тот факт, что музыка Глюка уже давно была в репертуаре Айседоры, пригласила ее последовательницу из России для постановки танцев в «Орфее», премьере будущего сезона. Обращаясь к репортерам, которые пришли проводить ее, Айседора заявила о своих сомнениях по поводу возвращения в Америку в будущем году, а возможно, и когда-либо вообще29.

Но это была лишь временная депрессия. Турне Айседоры по Америке было успешным. Она была влюблена. Она возвращалась во Францию, чтобы увидеть свою обожаемую Дидру. Они с Зингером планировали взять ее с собой в путешествие по Нилу, где хотели провести оставшееся до рождения ребенка время. Августин и Темпл тоже собирались поехать с ними. Наконец ее пароход вошел во внутренние воды, и перед ней открылись яркие, спокойные дни.

ЖИЗНЬ С ЛОЭНГРИНОМ

1910–1912

В начале 1910 года, путешествуя по Нилу, Айседора отправила два письма своей подруге Мэри Фэнтон Робертс в Нью-Йорк1.

«25 января 1910

Луксор Витер Палас.

Дорогая Мэри,

все так божественно и прекрасно, что я страшно жалею, что тебя нет здесь. Это намного лучше того, о чем я мечтала, читала и что могла себе представить. Мы проплыли вверх по Нилу до Асуана, увидев по пути все чудеса и красоты, а теперь возвращаемся в Каир, но мы не вернемся из Египта до конца марта. Если бы только ты могла приехать сюда, хотя бы лишь на март! Я получила твое письмо, его переслали в Луксор. Спасибо, что при твоей занятости ты все же находишь время, чтобы написать мне. В отличие от тебя я ужасно ленива, на нашей лодке дни и берега Нила проплывают словно сон, и великие храмы и пирамиды выглядят как заколдованные. Постарайся, вдруг каким-нибудь чудом тебе удастся приехать в марте. Мы снова собираемся плыть вверх по Нилу из Каира, и ты сможешь к нам присоединиться. Постарайся — а если не сможешь, то приедешь с нами сюда на следующий год, мы обязательно приедем сюда еще2.

Наш адрес до конца марта: бюро Кука, Каир. Напиши мне хоть строчку.

Со всей моей любовью к тебе и Билли, твоя подруга Айседора».

«Дорогая Мэри,

от тебя нет ни строчки. Напиши хоть несколько слов, чтобы я знала, что у тебя все в порядке и получила ли ты письмо и фотографии. Мы отплываем из Египта 8 марта. Так что пиши мне на адрес бюро Кука в Ницце, я буду там весь апрель и, возможно, часть мая.

Не расскажешь ли ты мне, какое впечатление производит мисс Мод Аллан в Америке — мистер Коберн3 прислал нам статьи бостонских и чикагских критиков, которые утверждают, что ее работы намного превосходят мои. Если это правда, то я могу с легкостью покинуть сцену. Мэри Стерджес должна была снова на короткое время приехать в Нью-Йорк, в «Плазу». Видела ли ты ее? Может быть, она еще там, но, скорее всего, уже на обратном пути. Мы все здоровы и счастливы, но думаю, что Гус сообщит тебе все наши новости гораздо быстрее, чем дойдет это письмо, он возвращается 22-го. Я все время сожалела, что тебя нет с нами. Ну что ж, тогда, наверное, в другой раз. Танцевала ли Павлова в «Метрополитен»? Если да, то надеюсь, что ты видела ее. Она великолепна4.

Передай мою любовь Билли и привет всем моим друзьям. С любовью —

Айседора».

В марте Айседора и Зингер вернулись на французскую Ривьеру, чтобы дождаться рождения ребенка. «Зингер развлекается тем, что купил землю, на которой собрался построить огромный итальянский замок… Я спокойно сижу в саду, глядя на голубое море, думая о странной разнице между жизнью и искусством и о том, может ли женщина быть действительно актрисой. Ведь искусство — тяжелая ноша, которая требует тебя всего. А женщина, которая любит, отдает все жизни. Так или иначе… во второй раз в жизни я была совершенно отделена от искусства»5.

1 мая 1910 года на вилле «Огуста» в Болье у Айседоры родился сын. На этот раз роды были легкими. Ребенка зарегистрировали в Болье под именем Патрик Огастес Дункан6. Его родители были в восторге от него, и Айседора написала своему дорогому, великому Мастеру, философу Эрнсту Геккелю: «Мой ребенок… силен и прекрасен. Я как раз собираюсь дать ему грудь. Он занимает каждую минуту моего свободного времени, но, когда он смотрит на меня своими голубыми глазами, я чувствую, что это королевское вознаграждение»7.

Вскоре после этого они переехали на лето в отель «Трианон-палас» в Версале. Здесь Айседора