Шрифт:
Закладка:
Когда мне сообщили о присуждении премии, я как раз писала главу из третьего тома, описывала детей из молодежного еврейского движения, гуляющих по улицам Берлина накануне прихода Гитлера к власти. Дети шли с коробками фонда, собирающего помощь Израилю, и объясняли немецким евреям, что собирают деньги во имя национального освобождения.
И вот нам, которые хотели освободить страну плугом, выпало освобождать ее кровью и мечом. Нам не дано было время – думать о способах этого освобождения, и это наполняло нас смятением и страхом. Это ли наш путь? Все герои книги выражают этот страх и тоску по поколению чистых и великих мечтаний.
Я радуюсь вместе с ними и уверена, что настанет день, и они выйдут из испытаний чистыми и цельными. Первая книга удостоена была премии имени Рупина, вторая – премии Усышкина. И я надеюсь, что этот союз позволит мне завершить дело и вывести героев из смятения к великим еврейским человеческим традициям. От их имени и моего я благодарю комиссию, которая нашла нас достойными этой премии.
Глава двадцать первая
Она беззвучно сидит за письменным столом, а смотрит на Израиля. Он пишет статью. Вытирает пот со лба и продолжает писать. Она собирается выразить свое мнение. Израиль просит ее сидеть молча и не двигаться с места. Он чувствует бессилие и нуждается в ее присутствии, особенно, когда его охватывает гнетущая тоска. Для него она и сидит без движения уже два или три часа, не издавая ни звука, несмотря на боли. Она хочет упорядочить чувства в себе самой, остаться наедине со своими мыслями. В отчаянии она произносит: «Я хочу полежать в постели возле тебя, сомкнуть глаза и больше их не открывать».
«Наоми, это предательство».
Израиль сосредоточен на статье. Он не нападает на членов кибуца, но и не встречается с ними, и не завязывает с ними отношения. Жизнь его абсолютно изменилась. Он не посещает собрания, мало публикуется, не преподает в Гиват Хавиве из-за слабого здоровья. Он больше не возглавляет союз писателей движения «Ашомер Ацаир», так как не выдерживает низкий уровень их литературных опытов.
Одиночество – участь гениев, говорит она себе и продолжает сидеть, преодолевая физические и душевные страдания. Она продолжает размышлять о развитии кибуцев, позорящих страну. У лидеров движения раздутое самомнение. Они выразили недовольство тем, что лорд Тревор Ропер, приехав с частным визитом в Израиль, не захотел с ними встретиться. Хотя Наоми честно сказала лидерам кибуцев, что историка не интересуют марксисты.
Наоми постоянно тревожит состояние мужа. Он поверил всем сердцем в то, что кибуц освободиться от болезней роста, изменится, сойдет с неверного пути. Он надеется на большую группу молодежи, которая приходит к нему домой и видит в нем своего духовного лидера, с помощью которого они смогут изменить кибуц. Наоми видит, что муж ошибается. Все более усиливающийся левый лагерь притягивает молодежь. Израиль одинок, замкнут в себе. Сидит на работе под навесом и собирает термостаты для холодильников. Домой возвращается обессиленным. Она его укоряет: «Обещай мне, что если почувствуешь себя плохо, вернешься домой».
Сил у него мало, но он не хочет следить за собой. Однако мыслями своими он громко делится с нею:
«Какая-то незнакомая сила нависает над нами, что-то вытекает из самой сущности нашей жизни, что-то действует на нас, как огромный глиняный идол, Голем, который перемалывает нас между своим зубами без всякого милосердия, Голем, которого мы сами породили. Все годы Израиль не принимал лозунг Меира Яари, которым тот открывал заседание совета: «Товарищи, первым делом – руки. Не забывайте этого!» Продолжатели его пути фанатично придерживаются девиза, оттесняя интеллект и уважение из закрытого ими общества.
Эра маленького холодильника, шумящего по ночам, постепенно вторгается в дома кибуца. Его приходится ставить вместо хозяйственного шкафчика. Куда теперь складывать мыло, щетки, зубную пасту, шнурки для обуви, метлу, ведро, тряпки? Почему то, обвиняют Наоми. «Я, что ли, виновата, не я планировала квартал ветеранов, и вообще, кто мог подумать, что в каждом доме кибуца будет личный холодильник?» Израиль видит в этом знак изменения жизни в кибуце, реализацию его давнего плана – исчезновение общественной столовой. «Реальность меняется с головокружительной быстротой, мысль же отстает. Пока осознаешь новую реальность, опять изменение. Тяжело быть всегда ребенком, отстающим от течения жизни».
Послеполуденные часы отданы учебе и сочинению. Израиль уединяется с книгами.
Только жену он впускает в свой мир. Она стоит на его страже, как сестра милосердия. На нее нападает сон. Рука соскальзывает на письменный стол. Израиль опирается спиной в спинку стула и делает глубокий вдох. Когда Наоми просыпается, то он подает ей новое стихотворение:
Засыпай, моя дочь, вернулся вечерний воздух.
Знать не дано нам, откуда он. Да уже поздно.
Пути его скрыты от нас
В таинственный этот час.
Мы одни, ты и я, дышим полною грудью,
И никто провожать нас не будет,
Засыпай, моя дочь, засыпай.
Молодое лицо спокойно. Черный шелк волос разметался по подушке. Заваленный книгами стол оставлен. Он сидит на краешке кровати, смотрит на жену. Даже в глубоком сне тело ее напряженно. На листе бумаги рассыпаны слова страсти.
Тело твое пылает ко мне
Наперекор всему
Тело твое танцует ко мне
Ко мне одному
Тело твое сияет ко мне
Тело твое дышит ко мне
Тело твое вздыхает ко мне
Оно – во мне
Сверкающие глаза
Тянутся ко мне
Ищущие руки
Тянутся лишь ко мне
Жаждущие губы
Ищут лишь меня
Ее муж – личность свободная, многосторонняя – его сложность отталкивает окружающих. Он боится напугать детей и, чувствуя приближение сердечного приступа, смеется и шутит с ними. Говорит Дити: «Нитроглицерин – чудо-слово для здоровья», и посылает ее
