Выждав немало времени, прежде чем полицейские прекратят перемещение по дому в поисках преступников, Ману поднялся на чердак, стараясь использовать тайные проходы и коридоры между стен. Он полагал, что все же придется выйти в холл и подняться по лестнице, ведущей на второй этаж, но в очередном туннеле он заметил небольшие выступы в стене, по которым оказалось легко взобраться выше.

Оказавшись на месте, он устроился на старом кресле некогда изумрудного цвета c золотистой бахромой в дальнем углу чердака, поближе к окну, ведущему на крышу. Оттуда открывался хороший обзор на дверь, ведущую на чердак, так что в случае прихода неожиданных гостей был шанс уйти через крышу. Ману сложил ноги на кофейный столик, откинул голову, закрыв глаза, и погрузился в мысли.

Сперва он подумал о том, что все пошло не по плану по вине бестолковых напарников и из-за плохой подготовки к делу. Но чем больше он анализировал сложившуюся ситуацию, тем сильнее менялась его точка зрения. Возможно, Голос знал, что все произойдет именно так, этого он и хотел – сфокусировать внимание закона на выживших преступниках и позволить действовать из тени. Если бы он не оказался в тот момент в коридоре, то о его существовании никто бы и не знал. Но сейчас они знают и понимают, что он не в ладах с бандой. Вопрос только в том, что они предпримут и будут ли его искать.

Вдалеке сверкнула молния. Ману отвлекся от своих мыслей и посмотрел в окно. «Ночью будет дождь», – тихо произнес он, опустил веки и вернулся к мыслям. Звук дождя отлично скрывал посторонние шумы, у него появился шанс обыскать дом, не привлекая лишнего внимания. Прежде чем подорвать дверь в тайник, Ману внимательно изучил ее механизм. Взломать не получится, да и навыков таких у него нет. Оставалось найти ключ, которым отпиралась дверь, и Ману надеялся, что Голос поможет с поисками.

Город постепенно накрывало тенью, до полуночи было несколько часов, которые Ману мог посвятить отдыху. Сны никогда ему не снились. Он спал, но сознание продолжало работать, и стоило малейшему шороху донестись до его слуха, как Ману открывал глаза и ото сна не оставалось и следа. Быть всегда готовым – таков был принцип его жизни, и, что примечательно, он работал. Редкому человеку удавалось застать его врасплох, таких случаев он точно не помнит, а если и было, то не больше одного или двух.

Сквозь закрытые глаза он продолжал видеть силуэты чердака. Еще он видел тень, медленно идущую от дальней стены в его сторону. Она смахивала на человека низкого роста, аккуратно, шаг за шагом, сокращающего расстояние. Все происходило беззвучно, потому Ману списал появление таинственного гостя на собственное воображение и не придал ему значения. Такое уже бывало, особенно в дни сильных эмоциональных потрясений. Спустя неделю после взрыва шахты он на мгновение увидел Лиама Пэтси, работягу с той же подземной бригады, стоящего с окровавленным лицом вдоль дороги. Но видел его он недолго, стоило моргнуть, как тот исчез. Возможно, вернулся в глубокий завал шахты. Поэтому даже когда тень оказалась рядом, Ману продолжал игнорировать ее, тем более, будь он сейчас в опасности, Голос обязательно предупредил бы его, и к тому же то, что он видел, угрозы не представляло. Силуэт принадлежал ребенку, черты лица которого было не разобрать, но Ману интуитивно понимал, что за гость перед ним.

Некто протянул руку и коснулся плеча. Ману почувствовал холодок, переходящий в легкую вибрацию, похожую на вибрации Голоса. Ману открыл глаза, он был один на чердаке. Для надежности он огляделся по сторонам: ничего не изменилось, за исключением керосиновой лампы, появившейся на том месте, где была тень. Она именно появилась, на чердаке Ману делал каждый свой шаг не спеша, изучая поверхность, на которую ступал, запнись он об нее, он наделал бы немало шума, потому он точно помнил, что на полу ничего не было.

С предельной осторожностью, боясь, что от касания она исчезнет, он взял ее за ручку и поднес к своему лицу. На вид перед ним была обычная лампа, вот только он улавливал легкие вибрации и слабые покалывания в руке, отчего обычной она быть переставала. Стоит ли мне ее зажечь, мысленно спросил он. Голос молчал. Потратив еще немного времени на изучение лампы, Ману пришел к рискованной идее зажечь лампу. И хотя даже слабый свет, мелькнувший в окне, мог выдать его положение, у него была уверенность в том, что ничего дурного не случится.

Лампа горела слабо, создавая тусклый круг света вокруг себя. Подняв ее повыше, Ману принялся изучать чердак, представший в свете совершенно иным. У одной из стен он удивленно остановился. В темноте она была пустой, но стоило направить на нее свет из лампы, как на ней появлялась картина с изображенным на ней кораблем. Ее точно не было в темноте, как и лампы, но все же сейчас он на нее смотрел. Она притягивала к себе, гипнотизируя плавностью линий краски, художник проявил истинный талант при ее написании, создавалась иллюзия, будто корабль плывет. Волны, разбиваемые килем корабля, разлетались в разные стороны, и Ману слышал их шум. Он также слышал, как ветер бил в парус, как ладно кричал боцман и как отвечала ему команда. Звуки доносились до него один за другим, распадаясь на уловимые детали, – треск мачты и скрип веревок, топот босых ног по палубе, звон стали, тиканье часов, смех. Их стало слишком много, они окружали его и давали жизнь картине.

Ману ее не просто видел, он был погружен в нее полностью, стоял на палубе, ощущал морские капли на лице и соль на губах. Он узнал корабль. Осознание пришло неожиданно. Он был здесь раньше. Он узнал его, человека, приказавшего закатать его в бочку с трупом. Правда, он выглядел иначе, больным и слабым, не способным сделать то, что сделал. Несмотря на свой вид, в руках он уверенно держал саблю, ловко отрабатывая приемы с юным соперником. После очередного неумелого выпада юнги он с неожиданной скоростью просунул лезвие в гарду и выбил саблю из рук, поймав ее свободной рукой.

– Твой отец не учил тебя владению мечом? – с досадой спросил он.

– Было лишь несколько уроков, – ответил юноша, – он считал, что мне стоит посвятить себя знаниям…

– Мой брат всегда отдавал приоритет уму, а не силе, но… – он