достаточно сильно раздражало новгородцев [Черепнин 1960: 502]. Кроме того, личность Моисея стала ненавистна псковичам, и у многих могло возникнуть желание успокоить их удалением владыки [Борисов 1999: 280–281]. Вероятно, отставка Моисея была связана с внутриобщинной борьбой внутри города, которая «затрагивала не только все слои новгородского общества, но и все органы республиканского управления, включая церковную иерархию» [Хорошев 1980: 58–59] (во главе враждующих группировок стояли при этом бояре). Моисей, скорее всего, не обладал достаточным политическим чутьем, чтобы комфортно чувствовать себя в борьбе сторонников и противников Москвы; он не мог разрешить и тупиковую ситуацию, вызванную притязаниями, с одной стороны, митрополита на универсальную власть над Русью, с другой – новгородцев на церковную автономию. Желание Пскова соблюсти при этом собственные интересы делало клубок противоречий еще более запутанным. Василий Калика стал проводить более осторожную политику в отношении Москвы. Им был заложен новый «город каменъ», что было важной мерой по укреплению новгородской обороноспособности. И едва ли вызов владыки к митрополиту для поставления в сан прервал строительство (ср. [Борисов 1995: 214]), оно продолжилось и в отсутствие Василия Калики, во всяком случае под 6841 г. (1333) летопись сообщает о завершении строительства «города каменного», продолжавшегося «два лета» [НПЛ: 343, 345].

Итак, новый архиепископ отправился к митрополиту для хиротонии. Но в пути его ждали неожиданные препятствия. Он вместе со свитой был задержан Гедимином – великим князем литовским – и отпущен лишь в обмен на обещание дать его сыну Нариманту некоторые пригороды Новгорода «в отчину и в деденоу» [ПСРЛ, т. I V, ч. 1: 263–264; ПСРЛ, т. VI, вып. 1: стб. 404]. Во время нахождения «в гостях» у Гедимина Василий Калика мог изучить расклад сил в Литве [Борисов 1999: 289][218]. Затем уже во Владимире Волынском Василий Калика столкнулся с притязаниями Пскова на открытие собственной кафедры, возможно, он обязался не противиться этому в период своего пленения.

Псковичи постоянно стремились выйти из-под власти Новгородского архиепископа. Их не устраивали как личности конкретных владык, так и сам механизм их власти. В XIV в. это не раз приводило к столкновению между Псковом и новгородскими архиереями, но получить своего епископа «младший брат» Волховской столицы так и не смог [Костомаров 1994: 438]. Вот и просьба поставить Арсения не нашла поддержки у Феогноста, тем самым он отблагодарил Новгород за содействие в изгнании Александра Тверского. Не помогло и то, что Александр Тверской, княживший тогда в Пскове, сумел заручиться поддержкой Гедимина, интересам которого соответствовало церковное обособление новгородского «младшего брата» [Борзаковский 1994: 257]. Однако самой важной причиной для отказа Пскову было то, что дробление епархий могло неблагоприятно сказаться на сложившемся иерархическом устройстве Русской церкви [Костомаров 1994: 426, 438–439]. Псковичам не помогла и поддержка литовских князей. На обратном пути архиепископ едва не был задержан князем Федором Киевским, в плен попал митрополичий протодиакон Ратслав, имя которого упоминается, кстати, в «Отрывках» В. Н. Бенешевича [Приселков, Фасмер 1916: 20]. Но для самого Василия все обошлось, и владыка благополучно вернулся, хотя в городе уже ходили печальные слухи о его судьбе[219] [НПЛ: 343–344; ПСРЛ, т. IV, ч. 1: 263–265; т. VI, вып. 1: стб. 404–406].

Вообще, Василий Калика предстает перед нами со страниц новгородской летописи как талантливый дипломат. Мы не можем согласиться с тем, что он придерживался какой-то конкретной политической установки: он не был ни ярым сторонником Москвы (см.: [Казакова, Лурье 1955: 36]), ни ее последовательным противником (см.: [Клибанов 1960: 140]); более гибкий, он прекрасно умел лавировать, извлекая пользу для Великого Новгорода. А ведь внешнеполитическую ситуацию того времени нельзя назвать спокойной. «Тишина великая» на Руси требовала финансовых вливаний в Орду. Это порождало противоречия с Москвой, в спор вмешивалась Литва, постоянно стремился увеличить свою независимость Псков. Да к тому же внутри самого Новгорода в XIV в. стало отчетливо заметно социальное противостояние. И в этой ситуации в полной мере раскрылся талант владыки Василия как политика. Ниже мы увидим, в чем конкретно это выразилось.

Иван Калита постоянно наступал на новгородские вольности. «В его действиях явственно заметны черты, ставшие со временем традиционными для московских князей: неторопливость, последовательность, тщательное идейное обоснование». Он стремился представить новгородцев изменниками общерусскому делу, подобно тому, как в будущем это не без успеха будет делать Иван III [Борисов 1999: 285]. Но у него был достойный противник – Василий Калика, один из самых талантливых русских дипломатов XIV в.

В 1332 г. (6840), вернувшись из Орды, Иван Данилович потребовал у Новгорода «серебра закамского», захватил Бежецкий Верх и Торжок. Новгородцы стремились урегулировать конфликт: Калиту звали в город на стол. Василий Калика заблаговременно принял оборонительные меры (был построен каменный город). Затем архиепископ отправился к Калите в Переяславль, прилагая все возможные усилия для разрешения конфликта («…и много моли его владыка, что бы миръ взялъ, и не послуша» [НПЛ: 345]), когда это не удалось, он начал осторожно давить на Москву: посетил Псков и крестил там княжича Михаила Александровича. Как видно из поездки на берега Великой, архиепископу хватило мудрости не держать зла на псковичей за их попытку церковного отделения от Новгорода. И в будущем Василий Калика будет стараться не терять налаженный контакт с Псковом и скрывавшимся там тверским князем, сына которого через несколько лет он станет лично обучать грамоте [НПЛ: 354]. Однако едва ли из этого следует делать вывод, что «с Тверью у Василия Калики были особые и близкие отношения» [Панченко 1987: 93]. Просто новгородский архиепископ избегал строить внешнюю политику, ориентируясь лишь на один вектор силы на Руси. В случае внешнеполитического кризиса это могло позволить избежать изоляции. Тогда же из Литвы приехал Наримонт Гедиминович, конечно, это событие было подготовлено архиепископом во время визита в Псков. Однако важно учитывать, что Калита в свое время выкупил Наримонта из татарского плена, а потому он был сравнительно близок Ивану Даниловичу, и его призвание оставляло Новгороду возможность для примирения с Москвой [Борисов 1999: 292–293]. Продолжалось и совершенствование оборонительной системы Новгорода («город каменыи покрылъ владыка» [НПЛ: 346]). Но все эти мероприятия проводились так, чтобы не порывать окончательно с Москвой, а лишь для усиления своих позиций в политическом торге с ней.

В 1333 г. митрополит вновь вернулся на северо-восток: «прииха митрополит Феогнастъ в Русь, бывъ въ Цесариграде и в Орде» [НПЛ: 346]. Он побывал в Москве [ПСРЛ, т. X: 206], но для того, чтобы нанести ему визит, Василий Калика выбрал иное место – Владимир. Почему же встреча двух иерархов произошла именно здесь, на берегах Клязьмы? Ответ очевиден: Владимир