был более нейтральной территорией, а его значение официального центра митрополии подчеркивало и нейтралитет самого Феогноста в столкновении интересов Ивана Калиты и Новгорода, которое и началось-то во время его отсутствия в Северной Руси. Тем самым сохранявшийся особый статус Владимира позволил первоиерарху лучше исполнить посреднические функции. К тому же прекрасный повод для приезда архиепископа к Феогносту давала хиротония Афанасия Сарайского [Васильевский 1888: 451].

Сохраняя подчинение митрополиту, Василий Калика выбивал из рук Калиты идеологическое оружие. Представить новгородцев изменниками православию тот уже не мог. Необходимо также учитывать, что, заинтересовав митрополита (архиепископ ездил к митрополиту не с пустыми руками, а «со многими дары и съ честию» [ПСРЛ, т. X: 207]), было легче найти компромисс с великим князем. Вскоре Калита помирился с Новгородом, скорее всего, Феогност содействовал миру. Это примирение вызвало военные столкновения с Литвой, Московский князь оказал помощь в войне с ней, а затем пригласил в Москву архиепископа, оказав ему всяческие почести [НПЛ: 346–347]; кстати, самого Феогноста на севере Руси в тот момент, вероятно, не было, так как существуют указания на то, что в сентябре 1335 г. он находился в южной части митрополии. Видимо, этим объясняется молчание летописей о присутствии первоиерарха при встрече Новгородского владыки и Калиты [Васильевский 1888: 452, 456].

В 1336–1337 гг. на сцену общерусской политики вернулся Александр Тверской. Совершив поездку из Пскова в Тверь (по-видимому, для выяснения обстановки), он собирался ехать в Орду. Его послы к митрополиту добились снятия с него церковного отлучения, и Александр отправился в дальний путь. Это не было авантюрой, почва для прощения мятежного князя была подготовлена: в 1335 г. вернулся из Орды Федор Александрович [ПСРЛ, т. X: 207], который, безусловно, обсуждал с монгольскими властителями возможность реабилитироваться для своего отца.

Едва ли Иван Калита строил иллюзии по поводу того, что, находясь на Руси, Александр станет для него более уязвимым (см.: [Борзаковский 1994: 260]). Борьба с соперником, вернувшимся в свою отчину, могла потребовать напряжения всех сил Московской земли. И потому, зная об опасности, исходившей из Пскова, Иван Данилович пытался организовать поход против этого города, но его отговорили новгородцы. Не удалось воспрепятствовать возвращению тверского князя и с помощью поездки в Орду, которую предпринял московский князь в 1336 г. [ПСРЛ, т. X: 207]. Хан был готов к прощению Александра.

Положение могло изменить вмешательство Новгорода, но переговоры с архиепископом в ходе его визита в Москву в 1335 г. результата, видимо, не дали, и денег Иван не получил. Это было политическим просчетом, но новгородцы с крайней неохотой шли на какие-либо новые выплаты великому князю. Василий Калика, видимо, понимал ошибочность отказа Калите и в то же время ясно осознавал невозможность получения согласия горожан на внеплановые платежи. Чтобы оттянуть развязку, Москве не было отказано прямо, иначе летопись не сохранила бы сообщения об оказании владыке чести. Но в итоге избежать нового конфликта с Москвой не удалось.

«Прелюдией» «к политическому “воскресению”» Тверского князя стало его возвращение в лоно церкви. Но стоит ли вслед за Н. С. Борисовым на основании этого делать вывод об открытом выступлении митрополита против Москвы [Борисов 1986: 67] или полагать, что Александр стремился «обеспечить сочувственное отношение к своим политическим планам со стороны церковных кругов» [Черепнин 1960: 506]? Наверное, нет. «Воскресение» Александра было уже вполне подготовлено визитом в Орду Федора Александровича, оно стало лишь вопросом времени. К тому же с решением покориться хану исчезло какое-либо юридическое основание для продолжения действия отлучения князя от церкви и не принять его покаяние значило полностью себя дискредитировать, а в этом был не заинтересован и сам Иван Калита. Какая была ему польза от сотрудничества с митрополитом, не имевшим нравственного авторитета в народе? Московский князь это понял и, скорее всего, давления на Феогноста оказывать не стал. Этим он к тому же подчеркнул покорность воле хана.

Где же было принято покаяние Александра? Москва, разумеется, отпадает. Скорее всего, во Владимире. На это указывает, как нам кажется, и летопись: «И посла (Александр. – Р. С.) бояръ своихъ къ Феогнасту митрополиту, благословениа деля и молитвы, и приимъ отъ него благословение и молитву и отъ всехъ святит ель (курсив наш. – Р. С.)». Но для чего был собран такой собор «всехъ святитель»? Ответ находим в той же летописной статье, но чуть выше: «Того же лета преставися священныи епископъ Антонии Ростовьскии и по немъ поставленъ бысть въ него место Гавриилъ епископъ Ростову» [ПСРЛ, т. XV, вып. 1: стб. 48, 47]. Вероятно, архипастыри были собраны для совершения хиротонии, и, конечно, Владимир был самым удачным местом для этого; видимо, именно здесь был рукоположен Гавриил, а также получил прощение через своих бояр Александр. Официальный центр митрополичьей епархии как нельзя более подходил для этой цели: Феогност подчеркивал свое положение пастыря, стоящего над распрями и выполнявшего свой долг, как при проклятии Тверского князя, так и при его прощении.

Справедливо, на наш взгляд, объяснение пастырским долгом Феогноста и отпевание им тел Александра и его сына, убитых в Орде в 1339 г. [Кричевский 1996: 112–113; ПСРЛ, т. XV, вып. 1: стб. 51]. Эта акция не свидетельствовала о конфликте с московским князем, который не мог и не хотел потребовать от митрополита отказа от исполнения своих обязанностей. Кстати, произошло это отпевание вновь во Владимире [ПСРЛ, т. XV: стб. 420]. И снова митрополит использовал особый статус этого города: встреча здесь тела князя означала лишь желание первого из русских иерархов отдать последние почести почившему князю. Участие в похоронах в Твери могло быть истолковано как выражение симпатий к этому городу. Встреча тела где-то еще, кроме Владимира, была бы не столь торжественной и запоминающейся. Так Феогност выполнил свой долг, пресекая церемонией отпевания любые толки о подчинении его московским князьям, и одновременно не связал себя с проигрывающей тверской партией, сумев не поссориться с Москвой.

Как мы уже сказали, Новгород не помог Калите против Александра, и это вызвало конфликт. С данным конфликтом Л. В. Черепнин – как нам кажется, справедливо – связывал выступление «крамольников» против новгородского архимандрита Иосифа, произошедшее в том же году («том же зимы»), что и «размирение» Ивана Даниловича с Новгородом [Черепнин 1951: 116–117; 1960: 505]. «Наважениемь диаволимъ сташа простая чадь на анхимандрита Есифа, и створиша вече, запроша Есифа въ церкви святого Николы; и седоша около церкви нощь и день коромолници, стрегуще его» [НПЛ: 347]. Дело в том, что Калита особенно опекал Иосифа, в частности, он наделил его монастырь определенными земельными льготами на Волоке. При этом князь уже предвидел скорое противостояние с Волховской столицей –