Зандлер помолчал, ожидая, что начальница как-то отреагирует на известие, но та все так же спокойно и внимательно продолжала на него смотреть.

— Если помните, в письме секундант назначает встречу завтра в двенадцать часов. — Бросив взгляд на часы, он уточнил: — Уже пять минут сегодня.

Место — велнес-оазис «Фиш спа». По вашему мнению, инспектор, что за услуги предоставляет это заведение?

— Может, там всюду стоят аквариумы, а рыбы в них поют нежными голосами приятные песни, которые помогают клиентам расслабиться и обрести гармонию?

— Не-ет, — радостно улыбнулся Зандлер. — Там делают пилинг для ног, а проводят его… маленькие рыбки. Клиент опускает ноги в резервуар с водой, где плавают хищные рыбешки, которые скусывают отмершую кожу со стоп и делают их гладкими.

— А-а, так вот что за «ножной секс», — сообразила инспектор. — Хорошая работа, Зандлер. Вы молодчина. Тут что-то есть. Это совершенно точно. Возможно, дуэль. Дуэль странностей. Дуэль загадочных поступков. У нас есть психиатр, который по непонятным причинам свихнулся, есть букинист, который тоже по непонятным причинам заработал бзик на теме дуэлей. Есть два письма, которые можно трактовать любым образом: как шутку, как ребус или как шараду. Чем народ только не увлекается… А еще у нас есть список Шилля. Но вот вопрос: знаем ли мы, что будет дальше? — Она взглянула на Зандлера, который достал свой блокнот и открыл его на нужной странице.

— Пункт первый — «Последнее помазание», второй — «Белая рубашка», третий — «Покончить с Эгоном… Евгением О.», четвертый — «Ха-эль точка Гитлер» и пятый — «Ножной секс». А, еще шестой пункт: «Отключить сигнализацию». Тут речь может идти о чем угодно, хоть об ограблении банка с целью раздобыть деньги на покупку оружия, хоть о проникновении в казармы бундесвера… Что скажете?

— Вы серьезно, Зандлер? Тогда давайте сейчас же возьмем под наблюдение все отделения банков и все казармы бундесвера на территории Большого Берлина. И, гулять так гулять, все магазины мужской одежды, ведь и про белую рубашку забывать не годится. — Она отвернулась и заказала герру К. вторую порцию виски для себя и первую для коллеги, которому, по ее мнению, тоже не мешало выпить. — Еще стоит узнать во всех храмах города, не запланированы ли у них на ближайшие дни ритуалы последнего помазания.

Инспектор помахала пустым стаканом. Зандлер помешал ложечкой свой кофе.

— В этой истории есть и кое-что хорошее. Мы можем положить ей конец. Нам ни к чему знать, зачем Шилль отключает сигнализацию или устраивает дуэль между рыбками-грызунами. Нас это не касается. И я говорю это не только как офицер полиции, но и как частное лицо, которое, возможно, выпило слишком много или, возможно, слишком мало. Попрощайтесь с тайнами, Зандлер! О пятнах от красного вина позаботится химчистка, а о рыбах-грызунах позаботится рыбак-грызун. Оставьте это! Воля человека — его царствие, и не имеет значения, верит ли он при этом в Царствие Небесное. Герр К. подошел к их столику и подал виски в тяжелых толстодонных хрустальных бокалах.

— Кстати, — не унимался Зандлер, — после вашего ухода Марков заявил, что будет искать себе секунданта. Он сказал: «С меня хватит».

— Вот-вот, с меня тоже, — поддакнула Танненшмидт.

Причину, по которой Марков после скандала в опере, находившейся в двух кварталах от его дома, не пошел прямо к себе, можно объяснить с психологической, а не с метеорологической точки зрения. На улице было холодно и становилось все холоднее, пальто Марков забыл в гардеробе. Другое вероятное объяснение состоит в том, что ключи от его квартиры лежали в кармане пальто.

Ноги пронесли Маркова по широкой дуге мимо Бранденбургских ворот к Тиргартену. Может, он не хотел идти той дорогой, по которой еще несколько часов назад шел уважаемым психиатром, а потом вдруг превратился в мнимого покойника в опере? А может, его охватило чувство, что у него больше нет дома? Бог свидетель, когда сегодня вечером на глазах у толпы народа он рухнул на пол, точно девчонка-истеричка, он перестал быть тем Оскаром Б. Марковым, который жил и принимал пациентов по адресу: Рейнхардтштрассе, угол Луизенштрассе. И даже если… даже если нынешний Марков по-прежнему оставался тем же Марковым, что и раньше, нельзя не учитывать унизительный эффект мести, который детская травма оказала на, казалось бы, справившегося с ней индивидуума: этот эффект разрушил не только самооценку Маркова или то, что он под таковой понимал, но и его компетентность как профессионала. Один-единственный выстрел в «Евгении Онегине» превратил тридцать лет блестящей работы в тридцать лет шарлатанства.

Шепча что-то себе под нос, размахивая руками и стуча зубами, Марков неожиданно оказался перед советским мемориалом в Тиргартене. Едва увидев наведенное прямо на него дуло танковой пушки, мигом вспомнил сцену оперной дуэли, вспомнил наведенный прямо на него пистолет в руке Онегина и, холодея от ужаса, бросился прочь. Он подумал, что стоило бы позвонить Констанции, но сообразил, что она все равно не возьмет трубку и это, вероятно, будет лучше и для нее, и для него. Следует ли ей узнать, что за буря разыгралась в ее отсутствие? Нет, не следует, он бы ей точно ничего не рассказал, однако понимал, что так или иначе ей все станет известно.

Припозднившиеся прохожие с удивлением оглядывались на человека, который шаткой походкой шел через Моабит и Митте, разговаривая сам с собой и прижимая к груди разорванную окровавленную рубашку.

Подойдя к заправке на Шоссештрассе, он заказал в ночном киоске кофе, а потом, получив заветный стаканчик, попросил продать ему пальто, одеяло, да что угодно, лишь бы это позволило ему согреться.

— Могу предложить только шнапс, — отозвался продавец. — Хотя… погодите-ка.

Он долго рылся на полках, а по плоскому экрану телевизора над кассой тянулась бегущая строка новостей. На «Коста Конкордия» продолжаются спасательные работы. На Шпиттельмаркте разбита витрина магазина мужской одежды, версия ограбления подтвердилась. А затем Марков увидел на экране самого себя: Зандлер ведет его сквозь толпу, лицо Маркова наполовину скрыто курткой, и сопровождает все это комментарий мужским голосом: «Задержание. Псих-психиатр срывает оперный спектакль». При всей своей неточности эти слова звучали как позорное клеймо. Марков понял, что на его репутации можно смело ставить крест.

Продавец повернулся к нему, держа мотоциклетный дождевик в одной руке и спасательное фольговое одеяло в другой.

— Советую взять одеяло, — произнес он. — Специальная разработка, помогает избежать переохлаждения. Наружная сторона одеяла золотистая, внутренняя