по словам Вайса, был больше, чем журналист, потому что, куда бы ни заносила его судьба, он, как старый солдат, не щадил себя. Он был борцом по натуре и стал представителем той политической и военной элиты, которая является гордостью и костяком национал-социалистического движения.

Со стороны озера Цене, недобро курлыкая, пролетает клин журавлей, но никто из собравшихся на кладбище не поднимает голову и не сдвигает фуражку, чтобы проводить птиц взглядом. Фуражка Штрунка на крышке гроба тоже остается неподвижной.

— Умер так же, как жил! Защищая свою честь. Пусть таким он и останется в нашей памяти: безупречный человек чести и храбрый солдат фюрера.

Вайс с величественным видом умолкает, и окружающие мысленно благодарят его за это. Потом звучит похоронный марш «Хороший товарищ», гроб опускают в землю, орудия дают три почетных залпа в воздух.

И тут происходит то, чего никто не ожидал. С дальнего края толпы, откуда простые граждане наблюдают за знаменитостями в черном, доносится ропот. Люди расступаются, и все видят вдову Штрунка Герду, лицо дамы скрывает вуаль, справа и слева от нее шагают два молодых офицера вермахта в серебристо-серых шинелях. Герда Штрунк, единственная женщина на этой церемонии, медленно проходит через строй черных мундиров к глубокой яме, куда несколько мгновений назад с грохотом опустился гроб. Вслед за ним в яму летит букет красных роз, который вдова выпускает из рук легким движением. Некоторое время она стоит не шевелясь, а затем разворачивается и удаляется тем же путем, которым пришла. Толпа снова смыкается за нею и ее спутниками, никто не произносит ни слова, и только подметки сапог негромко поскрипывают в строгой тишине.

Далее на могилу — в порядке значимости, как верно отмечает «Фелькишер беобахтер», — возлагаются венки. Первым приближается глава пресс-службы рейха НСДАП обергруппенфюрер СС доктор Отто Дитрих и от имени фюрера кладет на могилу Штрунка венок из белых лилий, хризантем и лавра. Затем к месту захоронения ценного сотрудника подходит гауптштурмфюрер В. Г. Мюллер, адъютант рейхсминистра доктора Геббельса, и помещает рядом второй венок, чуть менее пышный. Обергруппенфюрер СС Хайсмайер возлагает венок от имени рейхсфюрера СС и начальника немецкой полиции Гиммлера… В числе последующих двадцати будут также венок от рейхсюгендфюрера Бальду-ра фон Шираха, чей адъютант Кручинна застрелил Штрунка, и от Ассоциации бывших офицеров австро-венгерской армии, педантичный и придирчивый учет реестра выдачи орденов которой, вероятно, немало повлиял на готовность Штрунка драться на дуэли.

Прощальная церемония завершается исполнением куплета из песни о верности СС. Стройный многоголосый хор разносит по полям смерти торжественные слова:

Пусть все неверны будут, но верны будем мы;

Пред вами мы повсюду — дозором среди тьмы,

Товарищи былые, кумиры давних лет,

Чьи раны боевые и смерть — наш вечный свет.

Еще за несколько недель до дуэли Роланд Штрунк в акте самомистификации заглянул смерти в глаза, пусть и только в сновидении, о котором сделал запись в дневнике. Заголовок этой записи — «Мечта о смерти» — окажется столь зловещим и пророческим, что «Фёлькишер беобахтер» не сможет утаить ее от своих читателей:

Мне приснилось, будто во сне я блуждаю по большому городу-призраку. Дома и окна пусты. Не видно ни души. Ни собака не залает, ни птица голоса не подаст. Я нерешительно иду по пустым улицам, слыша лишь гулкое эхо своих шагов. Я знаю, что приговорен к смерти. Меня ожидает военный трибунал. По неведомым мне дьявольским причинам мне позволили дойти до места казни в одиночку, а еще, по-видимому, предоставили свободу действий, так что, если я сверну влево, мне удастся возвратить себе свободу и спастись. Но я знаю, я совершенно точно знаю, что не сделаю этого и рано или поздно выйду к расстрельной команде, которая дожидается меня на одной из улиц города-призрака.

Я иду дальше, и меня вдруг осеняет мысль о том, как прекрасна жизнь, однако необъяснимая сила неумолимо влечет меня навстречу неизбежному. Чем ближе я подхожу к своей пока неведомой цели, тем ожесточеннее становится борьба в моем сердце. И вдруг я понимаю, что прибыл в нужное место: передо мной возникает высокое кирпичное здание с широкими воротами посередине. С удвоенной настойчивостью напоминаю себе, что еще не поздно свернуть и обрести свободу, горячо призываю себя бежать, однако ноги сами несут меня к воротам.

В первом внутреннем дворе никого. Впереди зияют еще одни ворота, и я чувствую, что, лишь только пройду через них, моя смерть станет неотвратимой… Душа наполняется невыразимым ужасом. Жестокость смерти стирает из головы все мысли, когда я переступаю порог вторых ворот.

Мой взор останавливается на солдатах. Все они на одно лицо и одеты в странные мундиры. Солдаты не стоят плечом к плечу, как положено расстрельной команде, а прохаживаются туда-сюда, курят и, очевидно, обсуждают мою участь. Заметив, что приговоренный сам к ним пожаловал, они поворачиваются ко мне, и на их умиротворенных лицах читается: «Ага, а вот и он. Мы знали, что он придет».

Они бросают сигареты и занимают нужные позиции. Я прислоняюсь спиной к стене и смотрю в дула направленных на меня пистолетов.

И тут сбывается та самая мечта о спокойной казни, на которую ты идешь, хотя и не обязан этого делать.

С появлением могилы Штрунка, на которую водрузили внушительную глыбу светлого гранита с надписью черными буквами — полное имя, звание в СС, титул ротмистра, даты рождения и смерти, — вся прилегающая к ней территория превратится в почетное кладбище. В последующие годы место его погребения станет местом паломничества и поклонения для всех проходящих через Хоэнлихен частей СС.

После войны следы могильной плиты и того, что находилось под нею, будут утеряны, исчезнет и кладбищенская погребальная книга. В примечании к новому изданию напишут: «Останки перезахоронены с воинского кладбища в 1945 г.». Однако до секции А II, куда после перезахоронения определят кости Штрунка, они так и не доберутся. Надгробный камень тоже куда-то пропадет — не исключено, что его взорвет Красная армия. Уцелеют лишь обломки цементного основания, которое поддерживало камень. Какое-то время они будут торчать из земли, но потом зарастут вездесущей травой.

Исчезнет и Герда Штрунк, чьим последним публичным выступлением станет маленькая заметка в «Фёлькишер беобахтер», в которой вдова с глубокой болью попросит воздержаться от визитов и соболезнований. По слухам, вскоре после смерти Штрунка она снова выйдет замуж, но больше ни словом не обмолвится о событиях, придавших роковой поворот жизни многих людей. Леопардовая шкура, предмет, вызывающий столь неприятные воспоминания, должно быть,