Она поползла назад, её глаза уже не были полны уверенности, не были наполнены тем контролем, которым она всегда пыталась держать нас всех. Впервые я видел в её взгляде страх. Настоящий страх. Я смотрел на неё, как на чужую. Самида. Моя мать. Она называла меня своим сыном, но всё, что я был для неё — это оружие. Я был средством, а не целью.

— Ты всегда использовала меня, — я шагнул ближе, и она быстрее поползла назад, с трудом двигаясь по полу. Её рана открылась сильнее, кровь текла быстрее. Её лицо исказилось от боли, но она продолжала отступать, глядя на меня с отчаянием в глазах. — Ты не хотела, чтобы я был свободен. Ты хотела лишь управлять мной, чтобы я стал твоим рычагом, твоей местью.

— Нет... — её голос дрожал, она пыталась прижаться к стене, как раненый зверь, загнанный в угол. — Джамаль, ты неправильно всё понял... Я всегда хотела лучшего для тебя. Я... Я создала тебя. Ты мой сын... ты не можешь предать меня...

Я сделал ещё один шаг вперёд, и она вздрогнула. В её глазах появилась паника.

— Ты никогда не была моей матерью, — произнёс я медленно, отчётливо, глядя в её глаза. — Ты была моим проклятием.

Её руки задрожали, пальцы не слушались, и она почти упала на пол, её дыхание стало хриплым, тяжёлым. Она знала. Наконец-то она поняла, что я пришёл не спасти её. Я пришёл её убить.

— Джамаль... — её голос стал хриплым, почти беззвучным. — Нет... не делай этого... Ты же не можешь. Я всё ещё твоя мать. Я... я... Я помогала тебе! Я спасла тебя из приёмной семьи! Ты бы умер там! Это я тебя спасла, это я сделала тебя тем, кто ты есть!

— Ты сломала меня, — сказал я, чувствуя, как внутри меня разгорается холодный, неизбежный огонь. — Ты сломала меня ещё тогда, когда забрала меня из той семьи. Ты сделала меня тем, кто я есть, но ты никогда не любила меня.

Её глаза наполнились слезами. Это было странное зрелище — видеть, как Самида, такая сильная, такая несломленная, теперь рыдает передо мной. Я смотрел на неё и не чувствовал ничего. Никакого сочувствия, никакой жалости. Только пустоту. И ярость. Чёртову ярость, что сжигала меня изнутри.

Она вдруг поползла ко мне, её руки тянулись вперёд, словно умоляли о спасении.

— Пожалуйста, — хрипела она, почти захлёбываясь слезами. — Джамаль, не делай этого. Я всё ещё могу всё исправить... Мы всё ещё можем закончить то, что начали. Убей Ахмада. Убей его! Мы будем вместе, ты получишь власть, деньги, свободу!

Её пальцы коснулись моего ботинка, и я почувствовал, как внутри меня что-то оборвалось. Она говорила о мести, о плане, который она вынашивала десятилетиями. Но всё, что она хотела, — это продолжить ту же ненависть, ту же ложь, которую она кормила меня всё это время. Я наклонился, взял нож, который лежал на полу, тот самый нож, который Аят вонзила в её живот.

— Ты всё разрушила, — произнёс я, его холодное лезвие сверкнуло в тусклом свете комнаты. — Ты уничтожила всё. И это... это конец.

Её глаза расширились от ужаса. Она поняла. Она наконец поняла, что больше не сможет манипулировать мной. Что я больше не её марионетка.

— Джамаль... нет! — её крик разорвал тишину комнаты, когда я резко вонзил нож ей в грудь. Один раз…а потом еще и еще. За каждый год своей ворованной жизни. Её тело подалось назад, и она захрипела, пытаясь вырвать нож из груди. Кровь начала быстро заливать её одежду, струясь по груди и рукам. Она смотрела на меня с таким ужасом и я видел не Самиду, не ту женщину, которая всю мою жизнь контролировала меня, внушала мне ненависть и лгала. Я видел её настоящую — слабую, сломленную, беспомощную. Она закашлялась, кровь вырвалась из её рта. Она пыталась что-то сказать, но я не слушал. Я не хотел слышать. Я видел только её страх, её отчаяние. Это было её наказание. Это был её конец.

Я шагнул назад, глядя, как она слабеет. Её руки всё ещё пытались ухватиться за жизнь, но силы покидали её. Рот открылся в беззвучном крике. Она больше не могла говорить. Она была сломлена, полностью, окончательно.

— Джамаль... — её хриплый голос был едва слышен, губы двигались, пытаясь произнести слова. Но слова больше не имели значения. Я стоял и смотрел, как её жизнь уходит. Уходит навсегда. Всё, что она когда-либо создала, всё, что она разрушила — исчезало вместе с ней. В этот момент я не чувствовал ничего. Только пустоту. Это было завершение её власти, её влияния.

— Прощай, — прошептал я тихо, не узнавая своего голоса.

Она сделала последний вдох, её тело дёрнулось, глаза остекленели, и её голова бессильно опустилась на пол.

Самида умерла.

Я смотрел на её тело, чувствуя, как нечто тяжёлое и болезненное отпускает меня. Это было освобождение. Для меня. Для Ахмада. Для Вики. Для всех нас. Но вместе с этим пришло и понимание того, что я не смогу исправить то, что сделал. То, кем я стал.

Я был её творением, её уродливым произведением. Она взяла мою жизнь и исказила её, как извращённый художник, и теперь, когда её не стало, я остался с этим уродством наедине. Я думал, что месть Ахмаду даст мне покой. Думал, что если разрушу его, то найду удовлетворение. Но теперь я понимал: всё это было её ложью. Я никогда не был хозяином своей судьбы. Не до этого момента.

Я бросил нож на пол. Он упал с глухим стуком рядом с её телом.

Я медленно поднялся, чувствуя, как напряжение уходит из моего тела. Я знал, что это был последний поступок, который я совершил во имя своего искупления. Я не мог вернуть время, не мог вернуть жизни, разрушенные моими руками. Но я мог остановить её. Это было всё, что у меня осталось. Я повернулся, чтобы уйти. Уйти из этого дома, из этого проклятого места, где все мои мечты были разрушены, где все мои решения не были моими. Я вышел из дома, оставив за спиной всё, что было связано