свершавшееся. Если мы уцелеем до момента, когда будут писать воспоминания об этой эпохе и прочтем их, то убедимся, что за эти пять или десять лет мы пережили больше, чем другие за целые столетия… Я думаю, что России суждено стать первым в мире царством социализма. Когда это осуществится, мы будем надолго ошеломлены и, придя в себя, не вернем большей части хранившегося в памяти. Мы забудем то, что было прежде, и не будем искать объяснений новому, невиданному, неслыханному. Порядок, который будет учрежден, окружит нас такой же нормальностью, как лес на горизонте или туча над головой. Окружит со всех сторон. Ничего другого не будет».

В этом признании закономерности происходящих на его глазах событий слышится голос не политика, но биолога и физиолога, рассматривающего явления как результат материального процесса, не задумываясь над тем, к добру или ко злу ведет этот процесс. Но реальное, бытовое зло уже давит на высокого интеллигента доктора Живаго со всех сторон. Голод, холод, быт каменного века… Живаго утрачивает способность мыслить, лишается стремления к духовному творчеству и постепенно, но неуклонно возвращается к животному примитивизму, к пещерному быту и самосознанию пещерного человека. Он уже не поэт, не мыслитель-биолог, он мелкий вор, крадущий топливо, чтобы сохранить свою жизнь, даже не жизнь, а лишь животное прозябание. Вон из Москвы! Семья Живаго, вместе с отцом его жены Тони профессором Громеко, уезжает в уральскую глушь, где у деда Тони было земельное владение. Там их ждет неизвестность, быть может и вражда, но там все-таки есть возможность добыть примитивным трудом кусок хлеба и вязанку дров.

Здесь же, в Москве: «Не жизнь, а нечто немыслимое, сумасшедшее, абсурд!» – восклицает Живаго в споре со знакомым большевиком.

«Но это – историческая необходимость, через нее нам неизбежно пройти», – отвечает ему тупой доктринер.

Семья Живаго забивается в уральскую глушь, вблизи линии колчаковского фронта. Полная отрешенность от лихорадки, потрясающей города России, и примитивный земледельческий труд временно оживляют Юрия Андреевича; к нему возвращается способность мышления, интеллектуального творчества. Но ненадолго. Оперирующие в тылу армии Колчака партизаны захватывают его и увозят к себе для врачебной работы в их отряде. Атмосфера полного озверения, полного одичания, нелепых бесцельных убийств, грубого попрания всех надматериальных ценностей – вот что окружает доктора Живаго в плену, унижает, мучит, разрушает его так недавно еще мощный, целостный дух. От семьи он полностью оторван, и его жена с ее отцом, уверенные в его гибели, возвращаются в Москву, откуда старого профессора-идеалиста вскоре высылают за границу. Дочь его, жена Живаго, вместе с детьми уезжает с ним. Но самому Живаго все-таки удается вырваться из плена после двух лет вынужденного пребывания в партизанском отряде. Он возвращается в тот же уральский городок, где был захвачен, и встречается там с Ларисой. Подавленная в юности любовь к ней вспыхивает теперь с необычайной силой в опустошенном, кровоточащем, измученном сверх предела сердце Живаго. Лариса отвечает ему тем же. Их жизненные пути сливаются, но разрушительная сила революции достигает и этой сокровеннейшей области духа двух, недавно еще сильных, одаренных, возвышенных натур. В город приезжает ревтрибунал, возглавляемый бывшим революционером-идеалистом, превращенным теперь в робота-палача, Антиповым, отцом Павла, мужа Ларисы. Она и Живаго в списках обреченных. Но их предупреждают об опасности, и Юрий Андреевич увозит Ларису в ту глушь, где жил он с семьей. Это временное убежище. Оба они знают, что угроза смерти далеко еще не отстранена. Злая сила проникает к ним и с другой стороны. В городе задерживается поезд бывшего адвоката, а теперь советского сановника Комаровского, едущего учреждать Дальневосточную народную республику. Он знает угрозу, нависшую над Ларисой, и пользуется ею в своих целях, предлагая Живаго и ей спасти их, увезти в своем поезде. Юрий Живаго вполне понимает его хитрость, но, сознавая свое бессилие и стремясь спасти возлюбленную, он обманом усаживает ее в поезд Комаровского, а сам остается, свершая этим свое духовное самоубийство. Одиноким, бессильным, раздробленным, обнищавшим духовно и физически, возвращается он в Москву по также обнищавшей, духовно и материально, России. Вымершие деревни, омертвелые, заброшенные линии железных дорог, пустота, хаос. А в Москве уже вспыхнули судорожные, обманчивые огни нэпа, и Живаго на момент подпадает под их очарование. Он пытается снова творить, мыслить, устремляться ввысь. Но поздно. Гореть сам он уж больше не может. Горючее его личности иссякло, оно поглощено и бесцельно растрачено революцией. Одаренный, талантливый, деятельный поэт и мыслитель Юрий Андреевич Живаго теперь только «бывший человек», которому остается лишь жениться на дочери бывшего швейцара своего дома, малокультурной, вульгарной женщине, и опуститься интеллектуально и морально до ее уровня. Через несколько лет, уступая настойчивым требованиям оставшихся друзей, еще верящих в него, Юрий Андреевич делает вялую попытку вернуться к данному ему Богом первообразу, но внезапно умирает от разрыва сердца в трамвае. Эту свою болезнь Юрий Андреевич знал и раньше и, как врач, выносил ей такой диагноз:

«Это – болезнь современности. Ее причины лежат в моральной плоскости. От нас требуют постоянного лицемерия, постоянной лжи, возведенной в систему, но без вреда для себя нельзя ежедневно насиловать свою натуру, показывать себя не тем, чем себя сознаешь, жертвовать собою для того, чего не любишь, радоваться тому, что делает тебя несчастным. Бесконечно насиловать душу нельзя».

Смерть доктора Живаго приурочена автором к 1929 году. Здесь развязка основной фабулы всего романа – гибель всех главных его персонажей: умирает отравленный социалистической ложью интеллектуал Живаго. Рвавшаяся к своей женской свободе Лариса снова в руках насильника: ее муж, Павел Антипов, примкнувший к революции во имя личного самоутверждения, залитый кровью множества жертв, попадает сам в революционную мясорубку и спасается из нее выстрелом в собственный висок. Дочь Живаго и Ларисы становится беспризорницей. Гибель, разрушение и смерть – финал повести.

Но творческая мысль автора влечет его дальше, ближе к современности. В эпилоге он рассказывает читателю о разговоре, происходящем между двумя гимназическими приятелями Юрия Живаго, встретившимися в каком-то маленьком городке в 1943 году. Оба они прошли концлагери, о которых повествуют с эпическим спокойствием, обнажая в то же время все подлинные, реальные их ужасы. Так о советских концлагерях никто еще в подсоветской литературе не говорил. Должно быть, Б. Пастернак всерьез поверил в «оттепель», иначе он не рискнул бы подвести в этом разговоре прямой, убийственный для советской системы итог всему высказанному в романе: «Чтобы скрыть все свои провалы (советской системы. – Б. Ш) необходимо было, пользуясь всеми средствами террора, сделать так, чтобы народ разучился критически мыслить. Нужно было заставить его видеть то, чего не было, а для этого нужно было