Не дойдя 20 шагов до завалов, с криками «ура!» они бросились в штыки, и через несколько минута завалы были взяты, и Е-цы с торжеством вели в крепость наших спасителей.

Мы встретили их со знаменами, с торжеством. Все офицерство, даже сам Анфилатыч, вышли им навстречу, целовались, обнимались, кричали им «ура!» – одним словом, вполне обрадовались и успокоились.

Но вся эта радость нисколько не передалась нашим спасителям.

Во-первых, они шли всю ночь напролет.

Во-вторых, под Агушей они встретили первую засаду (это показывает только, как далеко шли подготовления к нападению на нашу крепость и как предусмотрительно и расчетливо они были сделаны). Горцы с бешеной отвагой кинулись на отряд, совершенно не подготовленный к этому сюрпризу, и искрошили почти целую треть людей.

И затем начался для них длинный ряд бедствий.

– Мы шли точно мертвой дорогой, – рассказывал один офицер Серджаков. – Только что успеем пройти версты две-три, и снова захлопают из какого-нибудь леска, и снова падают люди.

Но главное бедствие встретило их здесь, около нашей крепости.

– Когда это он перебил нас здорово, – рассказывал унтер-офицер Свырдыченко, – так уж мы ровно очумели, а тут вдруг завалы, направо завалы, налево завалы… Отсюда бьют и оттуда бьют без передышки. Идем в ногу, точно сквозь строй… Идем, идем, валимся, как чурки… И вдруг: Стой! Стройсь! И лезут на нас эти черти… Под конец, кажись, все бы мы пали… если бы вы не зачали палить в него. Стали уже подходить к крепости. «Смотри, – говорит Герасимов, – вон уж и крепость». А я ничего не чую… Словно слепни вошли мы в крепость…

И это была совершенная правда. Не слепни, а одичалые от страха пришли к нам наши мнимые защитники.

LI

– Что же, господа! Теперь, я думаю, нам можно и отдохнуть? – предложил полковник Буюков, начальник крепостных войск. И так целую ночь продежурили на стенах.

– Нет, ваше превосходительство (хотя он и был только полковником, но офицерство, для большей важности, звали его «ваше превосходительство»). Нет, ваше превосходительство, – возразил Квашников. – У нас теперь есть еще работа. – Мы должны уничтожить ядро, из которого может образоваться новое скопище, – и он указал на форштадт.

– Разве там есть неприятель?

– Да как же! Там, можно сказать, почти все теперь немирные.

– Ну, после настоящего поражения!

– Да там, ваше превосходительство, абреки, на которых не действуют никакие поражения.

– Ну, как хотите! Берите людей, если найдутся охотники, и действуйте, а большинству того… надо отдохнуть.

И он повернул свою толстую спину, над которой высился седой стриженый затылок в кивере ведром, и медленно, точно допотопный мастодонт, удалился.

Квашников тотчас же принялся за дело. Он при помощи ротных командиров собрал все войско и кликнул охотников. Охотников вышло чуть не полгарнизона. Он выбрал только пятьдесят. Я был в их числе.

– Ведь вы ранены? Вы бы остались! – сказал Квашников.

– Да это что же за рана! – возразил я. (Хотя рана начала сильно болеть.) – Нет, уж вы позвольте мне следовать.

– Следуйте на здоровье. Не мешаю.

И мы отправились. Пять офицеров: Боровиков, Красковский, Лештуков, Винкель и Семов, – шутя и смеясь пошли вместе с нами.

Одним словом, мы шли точно на потеху или на облаву.

При выходе из крепости стоял Глушков в полной парадной форме и с ним две пушки четырехфунтовика.

– Мне также позвольте присоединиться к вашей экспедиции, – сказал он, прикладывая руку к киверу.

– Очень будем рады, ваше высокородие, – сказал любезно Квашников.

– Ха! ха! ха! – захохотал Ленштуков. – Всю ночь проспал, а теперь прослышал об экспедиции… Ха! ха! ха!

LII

Наш маленький отряд с полною осторожностью подошел к форштадту. Но опасения оказались напрасными. Жители встретили нас миролюбиво, хотя и смотрели грозно из-под папах и высоких грузинских шапок.

Только из одной сакли неожиданно раздался залп, и трое солдат из нашего маленького отряда упало.

Тотчас же поручик Ленштуков скомандовал: «Марш! Марш!» Мы бросились бегом на двор сакли и через несколько минут перекололи засевших в ней черкесов.

Но когда мы подходили к площади, на которой была церковь, то такие же засады стали встречаться чаще и чаще. Когда с одного залпа, который вылетел из низенькой сакли, у нас повалилось разом пятеро, то Квашников не выдержал. Вместо того чтобы броситься вслед за отрядом, который побежал в саклю колоть абреков, он обернулся назад и схватил за шиворот первого подвернувшегося черкеса.

– Ты мирный?

– Мырнаай.

– Ступай сейчас! Скажи им, скотам, если они сейчас все не уберутся к черту, то я весь фурштадт разобью. Видишь, с нами пушки! Я начну катать вдоль и поперек и разнесу всех, и мирных, и немирных.

Черкес обратился к толпе, которая шла за нами, и начались переговоры с криками, бранью и выхватываньем кинжалов. Наконец порядочная кучка отделилась от толпы и пошла к саклям. Один из подошедших обернулся к Квашникову и сказал:

– Дожидай манэнько! Идем калякать с немирными. И все они исчезли в домах.

Переговоры продолжались более часу. Мы успели отправить в крепость раненых и убитых и в ожидании расположились на площади, на камнях.

Порой переговоры переходили в крик и брань, раздавались выстрелы в нашу сторону, но пули никого не задевали.

Наконец наступило затишье, и мы увидали издали, как черкесы шли и бежали прямо к церкви.

– Зачем они бегут в церковь? – спросил Квашников одного старого чеченца, который стоял подле него.

– Не знай! Не знай! Чаво… Не знай!