Катя наваливается грудью на перила моста. Внизу бугрится заледеневшее месиво реки. Где-то в толще серых разводов каждую секунду зарождаются трещины. Скрытые от людского взгляда, они хрустко нашептывают друг другу сказки о Неизбежности.

Каждый день Катя напряженно вслушивается в их болтовню.

Ритуальное свидание с врагом. Так жертва преступления неделю за неделей ходит в здание суда, болезненно желая вновь видеть лицо своего мучителя. Наслаждаться Его проигрышем. Хмелеть от Его слабости.

Вновь испытывать боль.

Безмолвно вопрошать: почему меня?

Но, возможно, все и не так.

Может быть, совершенно иная сила притягивает тебя, Катенька, к реке. Не месть – родственные узы. Ведь сестры ледяных трещин уже обосновались в твоем сердце, дорогая. Слышишь их возбужденный смех? Слышишь. Река ли, чувства ли… Неважно. Рано или поздно любая гладь (коль поселились в ней Трещины) разрывается бурным потоком.

…и знаешь что? Калечат ледяные волны всегда невинных, простодушно осмелившихся довериться замерзшей реке…

Хватит! Сегодня Катя здесь – по другой причине. Наконец-то набралась мужества поблагодарить колдуна. И вот возвращается с того берега, тасует в голове странные минуты своего паломничества.

Катя отворачивается от реки и делает еще несколько шагов по крепко сколоченным доскам. Невероятно, как Андрею удалось с такой скоростью организовать строительство моста: уже на третий день нового года соединились разомкнутые морозом берега. Почти сразу по мосту заструился прерывистый ручеек невесть откуда взявшихся чужих людей. Еще бы – чудом открылась дорога к Великому Лисичкинскому Колдуну.

Живое НАД замерзшим. Так и надо. Молодец, Андрей.

Молодец, Андрей, молодец, мой Андрей.

Катя закусывает прорвавшуюся улыбку. Самодовольство, конечно, но… Как приятно осознавать, что этот всемогущий богатырь-богатей готов в лепешку расшибиться, выполняя твой случайный каприз.

Позавчера, во время утренней прогулки, Катя рассказала Андрею, как случайно оказалась свидетельницей Наташкиной игры на ксилофоне.

– Ты знаешь – это запредельно было. Я и не подозревала, что из этой штуковины можно такие звуки извлекать. Такая искренняя музыка. Она точно профессионал. Сто процентов! Вот бы услышать, как она на настоящем инструменте играет…

– Ну, вообще-то, Кэти, ксилофон – это настоящий инструмент. В восемнадцатом веке, допустим…

– Ай, ну Андрей! Не умничай. Ты же понял, про что я. Пианино там, например… Рояль.

– Понял, понял! Никогда не дашь знаниями похвастаться. Ладно. Привезу вам. Пианино, например. Или рояль… Интересно, есть гусеницы для грузовиков? Не знаешь, а? Снег слегка мешает.

– Андрей, ты что! Не дури! Я не это имела в виду!

В ответ Андрей потешно заткнул уши, звонко хохоча над ее испугом.

Катя никак не может объяснить себе, почему так радуется смеху своего… друга. Ничего примечательного в веселье Андрея нет. Обычный смех, звонкий, отрывистый, резкий довольно. Разве что – вот это? Он так смешно морщит нос перед тем, как засмеяться: малыши подобным образом удерживают в себе хихиканье во время игры в жмурки. Впрочем, Андрей-то никогда не сдерживается, хохочет от души, до слез в глазах, заражая своей пузырящейся дуростью окружающих. Воплощенная радость жизни, силы, уверенности в себе. Он все делает по полной: до стонов наслаждается едой, смотрит взапой глупейшие фильмы, азартно сражается с Костей за шахматной доской.

У Кати перехватывает горло. Откуда ни возьмись приступ кашля: давится, захлебываясь соплями и слюной. Слишком задержалась она на Андрюшином мосту. Здесь ветрено – вмиг наглотаешься холодного воздуха и дурных видений.

Катя торопливо спрыгивает на берег. Увязая в сугробах, привычно спешит затолкать в глубь сознания мысль о мужчине, который в один жаркий день лишился и силы, и уверенности, и радости.

Разом.

Да что за вечное самобичевание? Не ты же виновата в болезни Кости, в самом-то деле? И, кстати, Катенька (если что), ты никого не предаешь. Посмотри! Дело разваливается на глазах, нет состава преступления. Не запрещено дружить с мужчинами. А Андрей – лишь друг твой. И точка.

(…и еще стресс в больнице, навсегда запечатавший вкус его рта на твоих губах…)

Мне нужна лишь капля отдыха, дайте выдохнуть! Непросто здесь в глуши: страшно и одиноко. Толику веселья! Пожалуйста! Я – честно – не буду жадничать!

Раньше Катя не переваривала психологов с их модными рассуждениями о важности индивидуализма. Человек в ответе только за собственное счастье. Дела других – оставьте другим. Мальчики с оранжевыми шарфами водятся лишь на далеких астероидах. Выдворим их за скобки, вместе с колючими растениями и привязчивыми животными. Катю тошнило от удобства этой культивируемой новым миром «честности»: святым личным границам нынче разве что свечи в храмах не ставят.

Упиваясь своей правотой, она громогласно пускалась в рассуждения: «Как? Костик, ну как можно думать только о своем этом малюсеньком счастьице? А рядом будет страдать… Ну… любимый твой, например? Если все займутся лишь собой, общество же развалится? Нет разве? Мы же социум, мы созданы поддерживать друг друга!» Костя подшучивал над жаром обличительных речей жены: «Родная, тебе бы на митинг по защите обязательств, перевернула бы мир. Обратно». Катя не обижалась – прекрасно знала, на чьей стороне муж.

Мир они бы раскручивали вместе.

Вот только Костя стал инвалидом. И женой инвалида – Катя.

Концепция «личного счастья» перестала казаться лишенной смысла, Катин максимализм сдавал позиции. И да, она устала. На краю истощения так соблазнительно признать, что первым кислородную маску надо надеть на себя.

(…вот ты и снова про эту маску… Повторяешься, милая, что, зацепила метафора?)

Катя маску надела. Вновь. Тут же захлебнулась счастьем: вернулся друг – и опять ею стали восхищаться, ее СТАЛИ БАЛОВАТЬ. Ежедневные утренние прогулки с Андреем заряжали день: Катю больше не пугали ни дрова, ни дойки, ни бесконечный лед на крыльце. Быт превратился в забавное деревенское приключение, Катя полюбила смешить Андрея рассказами о своих «трудовых буднях». И, если уж честно, «будни» потекли гораздо легче, когда в Катино хозяйство властной рукой вмешался «отельер-миллионер». Андрей игнорировал Катины отказы от помощи – Катя окончательно перестала отказываться.

Теория психологов работала блистательно: подпитав батарейки, Катя начала заряжать радостью других. По утрам веселее заулыбалась Наталья Михайловна, развернул плечи старый учитель, оттаяла Женька.

Еще в больнице Катя поспешила убедить дочку перестать бояться издавать звуки. Катя подробно рассказала ей о видах инсультов, их причинах, о процессе образования тромбов в сосудах. Старалась дать Женьке исчерпывающую информацию (сама-то за последние полгода едва ли не специалистом в области неврологии стала): больше фактов, больше, больше – чтобы в голову ребенка отныне не вместились никакие псевдонаучные допущения. Дочь выслушала сумбурную лекцию внимательно, но ни одного уточняющего вопроса маме так и не задала. Смотрела серьезными глазами (как же она похудела!), не отрываясь. И молчала.

А заговорила Женька с мамой совсем недавно: Катина дружба с Андреем уже вовсю возобновилась к