– Но когда он это сделает? Когда?!

«Только когда добьётся собственных целей», – но Джеффри решает не омрачать и без того расстроенную девушку своими заключениями.

* * *

Контора и люди в ней кажутся Кеннету не слишком приветливыми. Быть может, потому, что он не знает, кому теперь может доверять. Безусловно – дворецкому, отчасти – Спарксу, никогда – Джеффри и всем людям в конторе. Поначалу ему показалось, что это единственное место, где его могут ждать и где он всегда может найти помощь, но действительность оказалась слишком неприятной и несправедливой.

А может, ему действительно следовало быть осторожнее? Кеннет каждый день перебирает мысли о произошедшем, как крупный жемчуг старого ожерелья на тонкой нитке. Чем чаще он остаётся наедине с собой, тем больше он осознаёт ошибочность некоторых действий. Ноющая от боли и скверной погоды рука – очередное тому подтверждение.

Нужно было тихо вернуться в город. Начать работать в конторе, вернуть прежний контроль себе, сопровождая всё это глупыми газетными заголовками о том, какой он прекрасный человек, как богат и что доходы его конторы превысили все мыслимые и немыслимые пределы. Появиться на скачках в обществе Валерии и очаровать всех её любезностью и миловидностью, затем заново войти в близкий круг Его Величества, посетив приёмы, где обычно появляется принц Уэльский.

На это потребовался бы год, но Бентлей был бы уверен в надёжности своего положения. Сейчас же, не беря во внимание власть и громкий титул, оно представляется ему шатким. Кеннет глядит в окно на непрерывно льющий дождь, и ему кажется, что он совершенно потерял вкус к жизни. Воскреснув из мёртвых, оказавшись снова живым, он будто заново родился – мир был сладким и острым. Но это ощущение быстро прошло, и всё вокруг вновь стало таким, каким было для него ранее – пресным. И от того на душе тоскливо.

Он опускается в кресло за стол, заваленный бумагами. Раньше, когда он приходил в контору, ему не давали ни секунды покоя. Сейчас же люди словно боятся его. В том числе Маркус не поднимает взгляд. Оно и к лучшему. У него нет ни времени, ни желания разговаривать с предателем. Пусть благодарит, что он всего лишь разлучил его с женой и оставил почти безвозмездно трудиться на контору, а не придумал наказание похуже.

И всё же ситуация ему напоминает, что перед отбытием в Ирландию нужно поправить треснувший фундамент. Начать с людей – главного и ненадёжного ресурса. Бентлей открывает увесистый журнал там, где лежит закладка.

Глава 18. Леди Кеннет и воспоминания

По всему дому зажжён свет. Огнями горят огромные окна. Мелькают силуэты суетящихся людей. Давно он не видел особняк таким ярким и светлым. Бентлей мог бы заволноваться, если бы не экипаж перед парадным входом, порядком потрёпанный и испачканный, но приличный. Значит, его мать уже приехала. Ему только остаётся придумать, что бы такого ей сказать, когда он переступит порог. Несомненно, леди Кеннет пренебрежёт своим идеальным воспитанием и бросится на шею сыну. А он будет стоять, не зная, как реагировать на яркую и бурную встречу.

Кеннет не сможет запретить ей обнять себя, да и не приобнять мать в ответ будет верхом глупости и жестокости.

Бентлей отсылает кучера на конюшню. Просит позаботиться о чужих лошадях, прежде чем поднимается по ступеням. Дворецкий открывает ему, пропуская в дом.

– Она…

– В гостиной, сэр. Дожидаемся только вас. Леди Мэрилинн отказалась ужинать, пока вы не вернётесь. Пообещала, что будет ждать, даже если вы прибудете только утром.

Лорд кивает. Если бы его от долгожданной встречи отделяло ничтожно крохотное расстояние или малое время, он продолжил бы ждать, не смыкая глаз. Думает он сейчас, конечно же, о Моргане – не может по-другому. Она его мысли. Она его душа. Когда Бентлей вернёт её, он обязательно постарается сделать так, чтобы Моргане захотелось остаться в его доме. Чтобы свет горел так же ярко, но уже всегда.

Однако сейчас нужно оставить Моргану за порогом. И предстать в наилучшей форме перед женщиной, которую давно не видел. Бентлей ставит трость в подставку, дворецкий снимает с него плащ.

– Подавайте ужин. Самое время.

Кеннет направляется в гостиную, предвкушая встречу. Он старается идти медленнее, сохраняя достоинство. Но ноги сами несут его вперёд. И он торопится, просто не может иначе.

У него никогда не получалось быть примерным сыном, однако мать и не говорила, что он разочарование. По правде говоря, она вообще не много с ним разговаривала после поступления на службу во флот, а уж письма он и вовсе предпочитал прочитывать бегло и только первые и последние строчки. Быть может, это и несправедливо по отношению к матери, однако он был слишком занят попытками стать великим.

Двери гостиной открыты, оттуда доносится тихий разговор. Два женских голоса – у Кеннета всё переворачивается внутри.

Сжав несколько раз правую ладонь, щёлкнув запястьем, лишь бы избавиться от онемения пальцев, Бентлей заходит. Почти сразу он видит свою мать, устроившуюся на краешке тахты. Видит только потому, что её взглядом и ищет. Миссис Кеннет – совсем маленькая. Не миниатюрная, а ссохшаяся и легкая. Даже чашка в её ладонях кажется крепче. Да Коста поднимается из кресла, отходит в сторону, пропуская Кеннета к матери.

Бентлей не делает ни шагу.

– Приношу извинения за задержку. Были дела в конторе. Я приказал подать ужин. Приглашаю всех пройти в столовую, – так буднично, так обычно, словно они видятся каждый день. Кеннет ловит на себе осуждающий взгляд Валерии.

Леди Кеннет отставляет чашку в сторону, поправляет чёрное платье и встаёт. В траурном одеянии она бледная, прозрачная, как тень. Будь в гостиной чуть больше людей, она бы точно потерялась среди них. У Бентлея пересыхает в горле, будто он только что засыпал в рот горсть песка. Как же печален вид миссис Кеннет.

– Бентлей, сынок. – Леди Мэрилинн подходит к нему сама и протягивает руки. Ладонями она касается его лица. – Как ты… повзрослел.

Конечно, она хочет сказать не это. Он не повзрослел, а постарел. На его лице появились первые морщины. Почти незаметные, но в конце дня он может разглядеть их в зеркале вместе с тенью усталости. Осунулся, появились тёмные полукружья под глазами, и выглядит он намного хуже, чем до упокоения на морском дне. Худой и высокий, он почти похож на долговязого Джеффри – будто оборванца с улицы одели в дорогие ткани. И