Отбытие нужно отложить ещё на несколько дней, чтобы объясниться с единственным живым родственником. Пренебрегать общением с матерью нельзя ни при каких условиях. Леди Кеннет настрадалась при жизни больше, чем положено.

– По всем подсчётам, сэр, сегодня к вечеру. Самое крайнее – завтра утром.

Кеннет окидывает взглядом малую гостиную, в которой все они собрались. С момента его возвращения в столицу прошло слишком мало времени, чтобы он успел обжиться и позволить слугам привести в порядок хотя бы часть комнат. Картины на стенах всё ещё бережно занавешены тканью, а резной буфет в дальнем углу комнаты пустует – вся посуда из дорогого хрупкого фарфора или спрятана в сундуки, или сложена в шкаф где-нибудь в кладовой – для сохранности.

– Тогда чего вы ждёте, Девон? – строго произносит Бентлей. – Пускай приготовят покои на втором этаже. Те, в которых до этого жила леди Кеннет. И постарайтесь сделать всё быстрее, я не хочу, чтобы леди Кеннет испытывала хотя бы малейшие неудобства.

Приезд матери многое осложняет. С другой же стороны, даже неплохо, что это произойдёт. Он сможет поручить Валерию матери, а леди Кеннет – Валерии. Две женщины смогут не заскучать, пока он решает проблемы насущные. К тому же это шанс взглянуть на мать, поговорить с ней и обнять.

– Не заставляйте меня ждать. И попросите подать экипаж, я отправлюсь в контору. – Кеннет направляется к выходу из гостиной, оставляя Девона стоять рядом со Спарксом, а Валерию и Джеффри – сидящими в креслах.

– Лорд Кеннет, но я не хочу оставаться в Англии, – тихо произносит Валерия.

– Я не буду ничего делать с этим тираном!

Бентлей глубоко вдыхает:

– Меня не интересует, что вы хотите. После того как мы найдём способ вернуть капитана О'Райли к жизни, вы будете вольны делать всё, что вам заблагорассудится. А сейчас будьте добры не мешать мне.

Добрая половина коридора остаётся позади, прежде чем кто-то догоняет Бентлея. По шагам это определённо Спаркс. Несмотря на то что мужчина умеет перемещаться бесшумно, Кеннет всегда слышит этот последний щелчок каблуком, когда он останавливается.

– Займитесь командой, мистер Спаркс. Я дал вам более чем чёткое задание и рассчитываю, что вы выполните его надлежащими образом в этот раз.

Бентлей всё ещё испытывает раздражение по отношению к Спарксу.

– Сэр, я просто хотел вам сообщить, что, когда я прибыл в Англию, я некоторое время собирал материалы об О'Райли. Мне известно, где живёт её кузина, миссис Брюстер.

Уголок губы Кеннета дёргается.

– Хорошо, к ней отправимся первым делом. У Морганы, как известно, с ней были хорошие отношения. – Хоть одна новость возвращает его веру в то, что люди могут дать полезную информацию и без угроз плетью.

* * *

Гостиная пустеет. Девон и мистер Спаркс удаляются чуть ли не сразу за лордом Кеннетом, и Валерия с Джеффри остаются наедине. В компанию к ним добавляется только злость Корморэнта. Высокомерие Бентлея чудовищно и беспощадно. Джеффри стискивает зубы до скрипа. Да Коста закрывает аккуратными руками лицо, понуро опустив голову.

– Да как он смеет командовать мной… то есть нами! Напыщенный индюк! – Джеффри подскакивает с места.

Мнение о Кеннете у Корморэнта меняется чуть ли не каждый час. Он видит его гибкий ум, чёткость принимаемых решений – и за это его стоит уважать. Но каким бы удивительным он не казался за счёт этих качеств, отвратительный характер они не перекрывают.

Смерть, казалось, меняет многих. Но то смерть близких, своя же смерть для Кеннета должна была стать новым началом. Однако перемены явно не коснулись лорда. И теперь Джеффри думает, что он зря выполнил последнее желание капитана.

Моргану было за что ценить, и он оправдывает себя этим. Хотя, быть может, Корморэнт сделал всё из страха, что, если он не доставит Бентлея в Лондон, небо почернеет, ударит молния и земля под ним самим расколется пополам. Могло ли такое произойти? Либо да, либо нет. Но Джеффри не хотел проверять.

Тихий всхлип отвлекает. Валерия сидит, сжавшись в комок, съёжившись, словно не хочет, чтобы хоть кто-то на неё смотрел и видел, что она здесь, плачет.

Точно плачет, крошечные мокрые пятнышки на ткани тому доказательство. Джеффри видел много женщин, плачущих от тяжёлой работы, от обиды на мужа, который незаслуженно поколотил, видел, как рыдают от боли. Но причина расстройства Валерии ему совершенно неясна.

Пират переминается с ноги на ноги, делает несколько шагов ближе и, чтобы не стоять, глядя на Валерию сверху вниз, присаживается перед ней. Маленькая, аккуратная, тонкая девушка. На судне, защищая Кеннета, она казалась бойкой и храброй.

– Вы не хотите оставаться здесь? – неуверенно предполагает Корморэнт.

Да Коста отнимает ладони. И вместо печали на её круглом личике Джеффри видит недовольство.

– Да! Я не хочу здесь оставаться! – громко выпаливает девушка, хлопая себя по коленям. – Это нечестно. Просто нечестно! Не хочу оставаться тут! Я имею полное право отправиться с вами. И… и имею полное право знать, что случилось с моим братом. Найти его! Это же просто возмутительно, что меня оставляют здесь!

Корморэнт прикусывает кончик языка.

Кажется, что-то подобное он припоминает. По крайней мере, от мертвецов им помогли сбежать испанцы, и эта девушка болтала с ними, крича что-то про брата. Но дальнейшая его судьба и правда осталась загадкой.

– А Кеннет не обещал его найти?

– В том и дело, что обещал! – Да Коста всплёскивает руками. – И обещал вернуть меня домой! Вот только он гоняется за мёртвыми, а не за живыми! А Матео ещё может быть жив, у него для этого больше шансов. Эта Моргана уже должна была… пойти на корм рыбам!

Не усмехнуться тяжело. Валерия понабралась словечек на «Последней фантазии», общество пиратов, так называемых вольных людей, оставило на ней свой отпечаток.

– Ну, если Кеннет пообещал.

Разумеется, у Джеффри нет никаких гарантий, что лорд Кеннет вообще соизволит что-то сделать. Моргана была последовательна и выглядела человеком слова. И, выбирая кого-то одного из этой пары, он бы скорее поручился за Моргану. К Кеннету у Джеффри мало доверия.

И всё же часто он приводит Корморэнта в немое изумление своими манерами и позами. Даже с травмой руки, историю которой он предпочёл умолчать, было в его фигуре при этом разговоре нечто решительное, не позволяющее возразить больше приличествующего. Голос звучал с особенной силой, а в серых глазах отражался огонь. Быть может, ада. А может, это были искры жизни, высеченной сердцем той, что уже мертва. Не склонный к благородному философствованию,