Шрифт:
Закладка:
Разум посетила тёмная ночь, когда вампирша, одержимая нестерпимым голодом, чуть не убила Джона, жадно глотая горячую кровь, пока тот признавался ей в чувствах. Не успела Лайла представить ранящие душу детали, как степь утонула во мраке, а травы стесал каменный пол, щербатый, словно лицо переболевшего оспой, — фантомная челюсть девушки, которой на самом деле не было, отвисла от удивления: в самых крупных выбоинах светился розовый мох, а на бугристых стенах сияли полупрозрачные грибы. Она напала на Джона в лесу, но вокруг почему-то разверзлась пещера. Причудливая пещера. О такой странной флоре не упоминала ни одна энциклопедия…
Воинственный крик заметался летучей мышью под блестевшим от слизи сводом и унёсся в недра подземелья. Затем мужской возглас повторился. Джон?.. Незамедлительно преодолев извилистый коридор, Лайла оказалась в широком зале, по одной стороне обросшим источавшими свет грибами. В нём, ловко вращая копьё и совершая им внезапные выпады, тренировался оголённый по пояс воин. К сожалению, отнюдь не Джон. Но опечалиться девушка не успела, пытаясь лихорадочно сообразить с кем на сей раз столкнула её судьба. Облик неизвестного, то и дело сверкавшего мускулистым торсом, вызывал недоумение. Кожа носила оттенок обсидиана, только чуть синеватый. Длинные белые волосы совсем не сочетались с молодым телом. Сколько ему? Лет тридцать? Тридцать пять? Нет, это была точно не седина…
Воин выполнил круговую атаку, а затем из его единственного наруча выскочил короткий клинок, которым он с разворота добил невидимого противника. Заложив древко за голову, незнакомец, тяжело дыша, замер. Теперь Лайла могла видеть его острые уши и бирюзовые глаза. Если разумный циклоп ещё походил на прародителя однооких гигантов, то темнокожий воин, вне всякого сомнения, являлся выходцем из другого мира.
Нить поиска оборвалась, а новых идей в запасе не оказалось. Подобно уползшей в будку, избитой собаке вампирша вернулась в королевский сад, где обессиленно рухнула на колени. Всюду заливисто пели птицы, перешёптывались ароматами цветы, глотком прохлады в знойный день журчала вода. Фальшивому умиротворению не было дела до чужой беды. Девушку кольнула неожиданная мысль: а правильно ли она трактовала свою участь? Отведённый Вечностью уголок — награда для души, пребывавшей в счастливом неведении, и нескончаемая пытка для однажды прозревшей. Только вряд ли Эрмориум допускал ошибки. Вдруг Лайла получила ровно то, что заслуживала? Влачить остаток дней в безжизненном кошмаре — достойная кара за беспросветный эгоизм.
* * *
Чёрный бархат небосклона застелила тёмная синева, на фоне которой даже крупные звёзды стали тусклыми, как вдовья улыбка. Малые же и вовсе растаяли снежной крупой. До рассвета оставалось около часа — вопреки доводам северянки, нервы Рэксволда начинали походить на струны.
— Молись, Бамбук, молись всем своим лошадиным богам, чтобы Джон с Лайлой вернулись, — глядя в портал, зловеще шептал он. — Потому что я не буду тащить твой жирный зад из этой безразмерной дырени. С тебя всё началось — на тебе и закончится.
— Конь ни в чём не виноват, — Эрминия с ледяным спокойствием ковыряла кинжалом под ногтями, периодически сдувая грязь с острия.
— Знаю… — выдержав недобрую паузу, буркнул ассасин. — Как и то, что по такому крутому склону его и вчетвером не затолкать. Поутру сюда припрётся толпа зевак со всех окрестных деревень. Покажу золото — они нас на руках вынесут, даже верхом на Бамбуке.
— Если только не обвинят в том, что мы их плато срыли…
— Угу, в карман спрятали. Хотя вопросы, наверное, к нам будут. Ох, боги, дайте сил никого не прирезать…
Ведя приглушённую беседу у столпа света, странники и не предполагали, что уже сейчас по черневшему в ночи валу бродил не только стонущий ветер: скользящий по краю силуэт отчаянно искал возможность спуститься в кратер.
* * *
Обхватив колени руками, Лайла сидела под яблоней, куда не смело тянуть лучи невыносимо яркое солнце: в тени, такой же угрюмой, как настроение, было проще предаваться светлой грусти. Удивительно, но день, когда Джон подарил ей кольцо, до сих пор казался самым счастливым днём жизни. Ведь тогда окрылённая чувствами вампирша ещё не знала, что радужным мечтам не суждено сбыться. Надеялась. Верила. Строила совместные планы. А они в одночасье рассыпались, словно песчаный замок под хлынувшим дождём… Теперь уже не мчаться карете по клеверной тропе, не виться виноградной лозе у крыльца и не висеть над входом венцу из золотого терескена… Жаль. Судя по тому, с каким упоением Джон рассказывал о старом жилище, которое строил сам от начала до конца, новый дом непременно вышел бы обителью тепла и уюта…
Лайла встрепенулась, будто ей на голову вылили кувшин холодной воды. Девушка вдруг осознала, что заочно знакома с местом, где Джон провёл довоенные годы. Почему она не додумалась до этого раньше⁈ Наверняка со старым домом связаны важные воспоминания! Даже если представить его совсем приблизительно, то, коли он существует в эфемерном пространстве, Эрмориум в качестве похожей иллюзии как раз явит искомую.
Печаль словно рукой сняло. Разум наводнили подробности, выцепленные из разговоров о повседневном быте. Подобно художнице, Лайла последовательно переносила их на мысленный холст, надеясь мазками фантазии воссоздать картину былой действительности.
Первыми вырисовались стены из тяжёлого сруба: тягать такие брёвна одному оказалось настоящим мучением — для грядущего строительства Джон планировал нанять помощников. Тем более что замахнулся на полноценный двухэтажный дом. Старый же домишка был одноэтажным, если не считать населённого осами чердака, чьи гнёзда снимались с потолка каждую зиму, однако вновь вырастали по весне. С шутливым негодованием Джон поминал и узкие сени, где почти всегда гулял ветер, но зато душевно отзывался о главном помещении, нагретом белокаменной печью до запотевших окон.
В правой половине жилища стоял обеденный стол. Его ближняя к стене ножка приглянулась мышам и со временем частично перекочевала в норку, наделив мебель неожиданной хромотой. После первой же расплёсканной чашки супа, недуг был вылечен подложенным под «рану» камнем, а к числу обитателей дома прибавилась рыжая кошка. Впоследствии она начнёт точить когти о стоявшее в углу веретено, чем заслужит себе персональное полено для царапанья. Только, несмотря на это, воинственными шрамами начнут покрываться и стулья. Как со смешком подытожил тогда предавшийся ностальгии Джон: «Одна беда сменилась другой».
С теплотой вспоминая улыбку возлюбленного, Лайла вдруг поняла, что смотрит не на траву, а на потёртый палас — из-за глубокой задумчивости смена обстановки прошла неощутимо, подобно ловкому движению городского карманника. Неужели получилось⁈ Взор девушки заметался по мрачному помещению и, выхватив из деревенского интерьера пыльный стол, спустился к его ножкам: одну из них подпирал крупный булыжник. Однако радоваться вампирша не спешила. Дощатый пол пестрел застарелым зерном, на стенах рваными знамёнами висела паутина, а сквозь мутные окна едва пробивался свет. Дом явно пребывал в запустении, но, что намного хуже, мог быть связан с любой обитавшей здесь душой. Мышь. Кошка. Оса. Паук. Даже поселившийся в заброшенной лачуге бродяга имел все шансы стать вечным узником бревенчатых стен. Кому принадлежало воспоминание?
Не обнаружив никого внутри, Лайла вместе со сквозняком пронеслась по усыпанным сухой листвой сеням и выпорхнула в распахнутую дверь, за которой её встретили свежие объятия ранней весны. На прошлогодней траве ещё лежали остатки серого снега, особенно вдоль покосившегося забора, что кланялся черневшей неподалёку дубраве. С берёзы же, единственного во дворе дерева, доносилось оживлённое чириканье, хотя на ветках не было ни единого воробья.
Позади раздался вздох — девушка обернулась и оцепенела: на скамье возле дома, прислонив затылок к оконному наличнику, сидел Джон. Лайла сразу признала на нём броню военного следопыта. Пусть
