Выждав, пока в моем коридоре покажется первая живая душа — к частью, мужчина и примерно мой ровесник — останавливаю его вопросом, где тут кабинет директора по экономическому развитию. Говорю, что заблудилась, потому что это в принципе близко к правде, даже если истинная причина моего вопроса — полное непонимание того, где мой кабинет и есть ли он вообще.

Парень, немного оторопев, тычет пальцем мне за спину.

Там дверь.

— Этот кабинет? — переспрашиваю на всякий случай. Еще не хватало ввалиться на чужую территорию и снова опозориться.

— Н-н-ну, да, — заикается парень.

Я благодаря его улыбкой, нажимаю на ручку и заглядываю внутрь, в просторную приемную, где за красивым полукруглым столом сидит огромная, похожая на бочку женщина в здоровенных очках, сером кардигане и накинутой на плечи вязаной шали, хотя на улице тепло. Она мерит меня подозрительным взглядом.

— Вы к кому, девушка? — Голос у этой странной, словно сошедшей со страниц старых английских детектив женщины, тоже неприятный. Как будто царапающий.

— Я Виктория Николаевна Яновская, — называю свое имя внятно и четко, надеясь, что на этом все вопросы будут исчерпаны, а эта женщина, наконец, приступит к прямому исполнению своих служебных обязанностей. Если это мой кабинет, то, стало быть, она — моя личная секретарша и должна как минимум сварить мне вкусный кофе.

Но она даже не думает вставать. Просто еще немного приспускает очки на кончик носа. Потом делает пару кликов мышкой и в наш разговор вклинивается механическое жужжание принтера. Она протягивает мне напечатанный лист.

— Ваше расписание на сегодня, — сообщает с таким видом, словно проделала титанический труд.

Это список из тринадцати пунктов.

Тринадцати, боже.

Я пробегаю по нему глазами, надеясь увидеть в списке обед и парочку перекусов, но нет — это полноценные пункты, среди которых масса непонятных слов. Слава богу, среди всей этой «красоты» нет пункта: «ОТдаться Большому боссу трижды».

Бр-р-р!

Меня передергивает от одной мысли о том, что пару минут назад язык Лекса хозяйничал у меня во рту, а я еще и находила это весьма… приятным. Точно все от стресса от недосыпа, так что во избежание подобных «сбоев» нужно сделать все, чтобы минимизировать наши с Лексом встречи в пределах пяти метров.

— Вы свое имя мне сами назовете или мне лучше поинтересоваться в отделе кадров? — спрашиваю свою помощницу. Но мысленно делаю зарубку избавиться от нее как можно скорее. Не представлю, что каждое утро меня, в своей собственной приемной будет встречать такое кислое лицо.

— Бовт Валентина Григорьевна. — Она произносит свои имя таким тоном, будто делает мне королевское одолжение.

— Хорошо, Валентина Григорьевна. А теперь сварите мне американо со сливками и с одной таблеткой сахарозаменителя.

— У нас нет сахарозаменителя и…

— … значит, вы купите его и позаботитесь о том, чтобы его запас не заканчивался, — перебиваю я.

— … и в мои обязанности не входить варить кофе, — с каменным лицом продолжает она, как будто все, что я только что сказала, действительно ее не касается. — Я занимаюсь входящими письмами и составлением вашего графика. Остальное, Виктория Николаевна, вам придется делать самой. Кофейный автомат в коридоре, направо, потом налево и до конца.

— Кофейный автомат? Я же…

Когда два года назад я впервые пришла на собрание акционеров и нас угостили тем ужасным напитком туалетного цвета, который язык не повернется назвать «кофе», я потратила кучу времени и сил, чтобы закупить нормальные кофемашины и заключить договора с надежными поставщиками хорошего кофе. Марат сразу сказал, что его такие мелочи не интересуют и отстранился, но я точно знаю, что все кофемашины были поставлены и подключены. Да я лично пару раз заезжала, чтобы проверить, все ли работает.

— Полгода назад, — как будто прочитав мои мысли, бесцветно сообщает Валентина Григорьевна. — Марат Эдуардович распорядился, чтобы технику демонтировали, потому что еще в декабре мы прекратили договор с поставщиками кофе, а проводить техобслуживание не работающих кофемашин стало слишком нерентабельно.

Я закатываю глаза и издаю протяжный злой стон. И плевать, что его могут услышать даже в коридор. Почему буквально все, за что бы я ни взялась — либо продано, либо не работает? Этот тотальный «северный пушной зверь» когда-нибудь вообще закончится?!

— Если меня будут спрашивать — я впала в спячку! — говорю в сердцах, хватаю свое расписание и захожу в кабинет.

Закрываю дверь.

На всякий случай осматриваюсь, чтобы убедиться, что хотя бы здесь меня не подстерегает очередное несчастье с топором. Но единственное, чего мне стоит опасаться — тонны пыли, которая буквально стоит в воздухе как плохой фотофильтр. Я моментально чувствую першение в носу и, повинуясь инстинкту, распахиваю настежь окно. Высовываюсь туда, чтобы сделать пару глотков чистого воздуха, разворачиваюсь и предпринимаю еще одну попытку осмотреть кабинет. На столе, заваленном бумагами и папками, стоит чашка, рядом с которой валяются фантики от конфет и выпотрошенная пластика валерьянки. Пара массивных полок в углу, на которых стоят какие-то непонятные книги. Судя по названиям — написанные еще до того, как плохой метеорит убил динозавров. На красивой кованной стойке около окна — горшки с абсолютно высохшими растениями. Теперь практически невозможно угадать, что в них раньше жило, но их всех постигла одинаково жестокая участь. Поэтому я и не завожу цветы — нужно быть дисциплинированным, чтобы не забывать вовремя их поливать, пересаживать и удобрять, а некоторые еще и купать. Практика показала, что я с точностью до минуты могу помнить когда у меня маникюр или съемка, но цветок забуду полить даже если он будет ходить за мной по пятам.

Вывод из всего увиденного неутешительный — в этот кабинет не заглядывали с уборкой после того, как его владелиц уволился. Понятия не имею, что у них тут за внутренний распорядок, но что-то во всем этом нужно срочно менять.

— Почему в моем кабинете такой армагеддон? — Выхожу в приемную и широким жестом приглашаю Валентину Григорьевну своими глазами в этом убедиться.

Но она даже не шевелится — только вопросительно смотрит на меня поверху своих ужасных старомодных очков. Я несколько мгновений жду, что она все-таки выковыряет из себя хотя бы каплю совести и бросится исправлять свои косяки, но она, по-видимому, даже не пытается это сделать.

— Да там пыль столбом! — выхожу из себя и снова закашливаюсь, абсолютно не нарочно. — Цветы засохли! На столе можно рисовать картины! И грязная посуда! И все это, судя по виду, находится в таком состоянии не один месяц!

— Анна Сергеевна уволилась полгода назад, — механически говорит моя секретарша, и для солидности озвучивает точную до дня дату. —