«Ну, давай же!» — посылаю ему сигнал.

Он всегда был чертовски правильно воспитанным мальчиком, чем очень отличался от брата — смешно сказать, но когда мы поженились, мне пришлось буквально вколачивать в Марата элементарные нормы вежливости. К загадкам мировой истории следовало бы добавить еще одну — как у одних и тех же людей, появились настолько разные дети.

Но Лекс не спешит мне на помощь. Да что он там топчется так долго?

Не могу даже оглянуться, чтобы увидеть его реакцию, вот же блин!

Приходится ковылять вниз, с каждым шагом изображая буквально нестерпимую боль. В этом очень помогают воспоминания о бесконечных фоточках Эстетки и тот факт, что они встречаются уже целый год, так что никакой форы, а тем более времени на раскачку и подготовку более замысловатого плана у меня нет.

— Виктория Николаевна? — наконец, слышу его голос за спиной, и мысленно с облегчением выдыхаю. — С вами все в порядке?

— Абсолютно, — говорю тем тоном, который сам по себе кричит, что «в порядке» — это точно не про меня.

— А вот мне так не кажется.

Я чувствую его пальцы у себя на локте, но на этот раз Лекс делает это деликатно и вежливо, как будто вдруг вспомнил, что я в первую очередь — хрупкая женщина, а только потом — бывшая, насыпавшая ему соли за воротник.

Для вида предпринимаю попытку освободиться, но делаю это настолько неуклюже, что Лексу даже не приходится прилагать усилия, чтобы меня удержать. Он разворачивает меня к себе, заглядывает в лицо все с тем же хмурым видом, с которым я оставила его в приемной несколько минут назад.

— У тебя температура? — Пытается потрогать мой лоб, но я уворачиваюсь. — Хватит валять дурака, Вика. Я в курсе, что ни одному из нас не доставляет удовольствие постоянно сталкиваться нос к носу, но это не повод корчить из себя Жанну д’Арк.

— Я правда в порядке. Просто вдруг закружилась голова. Это пройдет.

— Вас можно поздравить?

— Слушай, ты уже определись — мы на «ты» или на «вы».

— Вас — тебя и моего любимого братца, — кривится Лекс.

Что он, блин, несет? С чем поздравлять? И причем тут «мы», если уже только идиот не понял, что мы с Маратом разбежались, и единственное, что нас до сих пор связывает — штамп в паспорте, избавиться от которого будет чисто формальной процедурой.

— Слушай, Лекс, я вообще не понимаю твои эти шарады, — снова предпринимаю слабую попытку освободиться, но на этот раз он уже так крепко сжимает пальцы, что я невольно кривлюсь от боли. — Тебе никто не говорил, что ты просто дикарь?! Или это твоя визитная карточка — оставлять на девушках синяки в память о себе?

Лекс так резко меня отпускает, что я теряю равновесие. Не падаю только потому, что успеваю вовремя схватиться за перилла. Вот же дура! Что за черт меня за язык дернул?! Я же все сделала правильно — он клюнул на мой беспомощный вид, повелся на образ «девы в беде». Нужно было просто отыграть его до конца, похлопать глазками, может даже погоревать. А там бы уже как пошло. Но вместо этого я назвала его придурком, раздающим девушкам гематомы.

— Ты беременна? — Лекс сует руки в карманы брюк, давая понять, что теперь мне точно ничего не угрожает.

— Что?! — От одной мысли о такой катастрофе у меня глаза на лоб лезут и тянет перекреститься. — Блин, Лекс, ты вообще в порядке?! Ни одна женщина в здравом уме не родит от твоего брата!

— Марат не единственный мужчина на свете, — криво усмехается Лекс.

— В смысле? — не сразу соображаю, к чему он клонит. Восьмичасовой рабочий день определенно плохо влияет на мою умственную активность. А если посмотреть на количество косяков, которые я умудрилась совершить только за последние несколько минут — к концу дня мозг просто выключился.

Вместо ответа Лекс издевательски вздергивает бровь.

«Не единственный мужчина..» — кручу в уме, пока, неожиданно, до меня не доходит, что именно но имеет ввиду.

— Ты просто урод! — Моя ладонь взлетает вверх так резко, что крепкий звук пощечины становится «сюрпризом» не только для Лекса, но и для меня самой.

Глава тридцатая: Вика

Мы наверняка привлекаем слишком много внимания и завтра об этом будет шептаться весь офис, но в эту секунду мне вообще плевать на последствия. Обо мне можно сказать много нелицеприятных слов, я корыстная эгоистка и самовлюбленная стерва, слишком зациклена на своей внешности и не очень умная. Но я не какая-то подстилка под кого попало!

Да он вообще второй мужчина в моей жизни!

— Что такое, Вик? — Несмотря на стремительно краснеющий отпечаток моей ладони на его роже, Лекс продолжает нарываться. — Неужели даже в твоей пустой упаковке есть слабые места?

— У меня после тебя никого не было, придурок! — ору слишком громко, потому что…

Потому что…

… он чертовски прав.

Даже в такой пустышке как я есть болевые точки.

Да ну его в пень этот план Б!

Я лучше буду есть тот кошачий корм, который взяла для Бармалея на своем балконе, чем стерплю такое унижение от этого… штопаного…

— Осторожно! — кричит Лекс и вдруг оказывается так близко, что я не сразу понимаю, почему вместо того, чтобы бежать от него со всех ног, вдруг изо всех сил хватаюсь за его рубашку.

Я так спешила уйти, что сделала шаг назад, забыв, что там еще целая последняя ступень, и меня по инерции тянет вниз, словно дерево, которое срубили одним точным ударом топора. Если бы не Лекс и его молниеносная реакция, меня ждало бы не самое приятное приземление сразу на спину. Может даже с летальным исходом.

Но теперь Лекс обнимает меня за талию, а мои пальцы цепляются за рубашку на его груди, как будто я какой-то бездомный котенок. И его темный, штормовой взгляд мне в глаза, точно не сулит ничего хорошего.

Но к тому, что происходит потом, я точно оказываюсь не готова.

Со словами: «В больницу, на хуй» (точнее, это больше похоже на рык), Лекс легко подхватывает меня на руки и несет к машине. Я даже пискнуть не успеваю, как он, прямо со мной в охапку, садиться на заднее сиденье, диктует водителю название лучшей частной клиники в городе и машина буквально торпедой срывается с места.