Любую мою попытку освободиться, он пресекает все сильнее сжимающимся вокруг меня кольцом рук.

— Если ты думаешь, что я буду просить прощения за «синяки на память обо мне», то нет, — предупреждает Лекс, когда я шиплю в ответ на болезненные ощущения буквально во всем теле.

И одновременно ловлю себя на мысли, что мне они даже как будто приятны. Немножко, конечно, я же не какая-то там извращенка. И у меня вообще низкий болевой порог. Но когда тебя вот так крепко, что и не вздохнуть, обнимает здоровенный накачанный, вкусно пахнущий и максимально сексуальный мужик — это что-то из области совершенно новых для меня ощущений. Только однажды, много лет назад, был человек, ради взгляда которого я готова была в лепешку разбиться, расстелиться мягким ковриком, лишь бы он был мной доволен и наградил своим вниманием. Бр-р-р-р.

Блин, с чего вдруг в последнее время я так часто об этом вспоминаю?

— Меня можно просто… — хочу сказать «отвезти домой», но вовремя вспоминаю, где я теперь живу. Если Лекс увидит, насколько в действительности плачевно мое положение, он точно этим воспользуется.

— «Просто»… что? — довольно грубо переспрашивает он, но в который раз молниеносно пресекает мою попытку сползти с его колен. — Я, типа, должен угадывать?

— Вызвать мне такси! — тут же огрызаюсь я. — А не тащить на край света как лабораторную мышь. Еси тебя интересует содержимое моей матки, то не радуйся раньше времени — там ничего нет.

— Даже не могу придумать причину, по которой наличие там ребенка должно было бы меня порадовать, — фыркает Лекс. — Радости за пополнение в вашем токсичном семействе вы от меня точно не дождетесь.

— Мы с Маратом разводимся, — говорю я.

— Мне все равно.

Я чувствую, как он дергает плечом и когда украдкой поглядываю на его выражение лица, оно действительно кажется абсолютно безразличным. Что, блин, в голове у этого мужика? Если ему так все равно — почему он уже дважды набрасывается на меня, как с голодухи? Или, может быть, самая умная и интересная в мире Эстетка, не так уж интересна в постели?

Боже, да почему я вообще об этом думаю?!

Вовремя даю себе моральную затрещину, прихожу в чувство и все-таки сползаю с колен Лекса на сиденье. На этот раз он уже даже почти не против. А как только между нами оказывается свободное пространство — демонстративно отворачивается к окну, как будто мелькающие за окном столбы и рекламные растяжки — верх всего, что может вызвать его заинтересованность.

Вот и хорошо, самое время порадоваться свободе и вдохнуть полной грудью.

Но только когда я втягиваю ртом воздух, понимаю, какую непоправимую ошибку совершила — запах Лекса, проклятая умопомрачительная смесь ладана, перца, тестостерона и раздражения, проникают мне в легкие как лишающее силы воли вещество. Возникает острое желание уткнуться Лексу в шею, в то место, где в воротнике расстегнутой рубашки выглядывает его смуглая шея, и дышать им, пока не остановится сердце.

Все, Вика, тебе срочно нужно «протрезветь»!

Я нервно давлю на кнопку, чтобы открыть окно, но сколько бы раз я на нее не нажала, стекло все равно опускается слишком медленно.

— Тебе плохо? Голова кружится? — Лекс пытается развернуть меня за плечо.

Но я все-таки высовываю лицо наружу, дыша часто и резко, как будто долго пролежавшая на суше рыба. Постепенно, приходит облегчение. Я все еще чувствую этого гада внутри себя, как будто он уже успел просочиться в кровь, но теперь хотя бы могу ему сопротивляться.

— Высади меня где-то здесь, — тычу наугад сразу во все, мимо чего мы проезжаем. — Я уже в порядке. Пройдусь пешком и отпустит.

— Тебя осмотрит врач, Виктория, — тоном, не приемлющим возражений, отчеканивает Лекс. — И если компетентный человек с соответствующим дипломом скажет мне, что с тобой все в порядке, я с превеликим удовольствием отпущу тебя на все четыре стороны.

— Спасибо за заботу, Лекс.

— Заботу? — Он тихонько матерится сквозь зубы, но я все равно это слышу. — Я слишком хорошо тебя знаю, Вик. И если ты вдруг, посреди белого дня, не держишься на ногах, то это может означать только две вещи — либо ты действительно больна, либо собираешься вкатить мне иск за нарушение условий труда и производственную травму.

Я ощутимо прикусываю язык, на случай, если вдруг мне когда-то снова захочется ляпнуть, не подумав, какие-то телячьи нежности. Ну конечно, вот она — истинная причина его «заботы» — Лекс решил, что я снова собираюсь выдурить из него деньги. А мне такая дичь никогда бы даже в голову не пришла.

— Хорошо, ты меня раскусил! — Натягиваю маску «мне вообще плевать», поворачиваюсь к нему лицом. — План был сырой, поэтому случились нюансы. Молодец, что вовремя разоблачил мои коварные планы поиметь с тебя денег. А теперь, когда покровы сорваны, дай мне выйти! А то, как знать — вдруг я воспользуюсь тем, что мы заперты в салоне одного автомобиля и выкачу иск о сексуальных домогательствах с использованием служебного положения!

— Дура что ли? — он как будто вообще не слушал, что я говорю.

— Дура, но расчетливая, — продолжаю спектакль. — Душу дьяволу продам за деньги, Алексей Эдуардович! Находиться со мной рядом вот так, без перегородки, может стоить вам еще и претензии на отцовство.

— Чего? — С Лекса, наконец, сползает его непроницаемая броня, и теперь он выглядит озадаченным.

— Вот! — быстро нахожу в интернете статью о том, как в природе, во времена сильной засухи, некоторые земноводные размножаются без наличия партнера, просто меняя пол. — Только не говори, что ты ни разу не думал обо мне как о жабе!

— Только как о Царевне-лягушке! — корчится Лекс, и его легкие неожиданно разрывает громкий заразительный хохот.

Я несколько секунд смотрю на него, как будто вообще впервые вижу.

Почему раньше никогда не замечала, какой классный у него смех? И каким чертовски сексуальным он выглядит вот так, когда, запрокинув голову назад, пытается одновременно и успокоиться, и пятерней зачесать обратно упавшие на лоб волосы.

Снова разворачиваюсь к окну и, как собака, высовываю нос наружу.

Жизнь была намного проще, когда он был просто одним из множества мужчин вокруг, не выглядел как голливудская звезда и не разил тестостероном, как какой-нибудь сказочный викинг.

К моему огромному облегчению, ехать нам не очень долго, а Лекс, наконец, справившись с хохотом, больше не предпринимает попыток со мной заговорить. Я только искоса наблюдаю за тем, как он что-то активно набирает в телефоне. И судя по улыбке, которая изредка мелькает на его губах, это явно не рабочие вопросы. Вот же… придурок. Мы