«К сожалению…» — Давид мысленно повторял эти слова, лёжа в постели, и позже, в умывальне, и делая утреннюю разминку на площадке перед домом. И когда встретился с девушкой за завтраком. Сон не вызывал брезгливости или смущения, он не отказался бы увидеть его ещё раз. Но это были фантазии, в которых можно позволить себе всё, что угодно. Ароян слишком хорошо знал, сколько неожиданных препятствий возникает, едва попытаешься реализовать их наяву. Неизбежны разочарование, огорчения, неприязнь. Он не хотел этого, не хотел разрушить иллюзию. Даже признаться, что именно показал ему п’эх, было боязно. Давид ждал, что девушка начнёт расспрашивать, и готовился соврать. В крайнем случае, собирался пересказать какой-то из психофильмов.

Однако Тассит не спешила с вопросами. Несомненно, она тоже видела волнующие сны этой ночью и оставалась под их впечатлением. За завтраком выглядела растерянной и отстранённой, когда сели за перевод, никак не могла сосредоточиться. Они надолго застряли на странице, где небесный дворец готовился к очередному Лазоревому Дню.

А повествование становилось занимательным. Сквозь описание мыслей и чувств героини начинало брезжить какое-то объяснение сущности отношений ртаари и орайре. Но вылавливать приходилось по крупицам.

— «Шекхе» — это же энергия? — допытывался Ароян. — Понятие, родственное энергии молнии, способной испепелить дерево, энергии прилива, разрушающего берега. Я правильно понимаю?

— Да, шекхе — энергия ртаари.

— И она накапливается, благодаря д’арше с орайре? Это метафора, образ?

— Нет, так и есть на самом деле. Здесь же написано…

— Ничего не написано! Одни охи и ахи вместо физического процесса.

— Дади, но ведь это стихи о любви!

— У вас все стихи о любви.

— Разве это плохо? А в твоём мире их пишут?

— Пишут.

Девушка помолчала. Робко попросила:

— Расскажи мне.

Ароян крякнул, застигнутый врасплох.

— Я неважно знаю язык кхиров, перевод будет ужасно корявым.

— Расскажи на своём. Я хочу услышать звук. Мелодию голоса.

Давид зажмурился, стараясь выудить из памяти хоть что-то подходящее. Он никогда не считал себя знатоком поэзии, любовной лирики в особенности. Лучше бы попросила перечислить координаты звёздных систем их галактической ветви!

Наконец удалось вспомнить. Мысленно попросив прощение у автора за перевирание текста, он стал декламировать:

«Когда приходит то, что раньше было,

И крыльями касается виска...

Ты не находишь для улыбки силы

И в сердце забирается тоска...

Когда все чувства так же, как когда-то,

Лежат в ладонях горсточкой камней,

Ты прячешься в пещере виновато,

И думаешь, как прежде, лишь о ней..

И не смотря на ясную погоду

Вновь ноют шрамы, видимо к дождю...

Ты просто ждёшь что вот позвонит кто-то,

И мягко спросит: "Можно я войду?"

Но никого и тишина дурманит,

И ты теряешь мыслям глупым счёт...

Но всё пройдёт, как в сказочном романе,

Не сразу, не мгновенно, но пройдёт...»[1]

Тассит сидела не шевелясь, почти не дыша. Даже веки опустила, чтобы ничего извне не мешало. И когда Давид замолчал, не в силах вспомнить ещё хоть строчку, продолжала слушать.

— Вот. Такие у нас стихи, — произнёс Ароян, чтобы хоть как-то оборвать заполнившую дом тишину.

Тассит открыла глаза.

— Странные звуки, я бы не смогла это произнести. В этих стихах говорится о вашем д’айри? Какое оно? Отличается от нашего?

— Насколько я могу судить, особой разницы нет. Разве что детали.

— А в чём оно не такое? Расскажи.

Неожиданно девушка отложила в сторону листы рукописи, подвинулась ближе. Давид почувствовал, что краснеет. Тут же ухватился за безопасный пример:

— Для нас поцелуй не всегда начало совокупления. То есть мужчина и женщина целуются, занимаясь любовью, но можно поцеловаться и просто так, без продолжения.

— Но ведь поцелуй — тоже обмен соками тела? Зачем иначе он нужен?

— Ну… во-первых, у нас такой обычай. Во-вторых, если люди нравятся друг другу, но не настолько, чтобы стать любовниками, они ограничиваются поцелуями.

— Ты можешь поцеловать женщину, и это не будет означать, что ты просишь разделить с ней д’айри?

— Да.

Девушка отодвинулась было в сторону, но тут же передумала, вернулась на место. Давид догадывался, что означает это ёрзанье, и мысленно попросил, чтобы она не решилась. Но Тассит решилась:

— Дади, а меня ты бы мог… поцеловать? Просто так, это не д’айри! Как будто я женщина твоего племени.

Правильнее всего было бы ответить «нет» и привести кучу аргументов. Но тогда хрупкий, едва уловимый мостик, начинающий строиться между ними, рухнул бы, и противостоять хозяевам этого мира пришлось бы в одиночку. К тому же он не хотел говорить это слово!

— Да.

Давид облизнул мгновенно высохшие губы. Лицо Тассит было близко, не требовалось никаких усилий, чтобы дотянуться до него. Лишь податься вперёд.

Её губы оказались непривычно маленькими и твёрдыми. И вкус был иной, чем во сне, слегка горьковатый, терпкий. Решившись, он осторожно провёл по ним языком. Девушка не отстранялась, но и не старалась проявить инициативу. Подчинялась его движениям, затаила дыхание, закрыла глаза. Рука Давида невольно легла на её бедро в бархатисто-мягкой шерсти. Это добавило ирреальности ощущениям. Тассит еле заметно вздрогнула, напрягаясь ещё сильнее. Она боялась того, что происходило между ними, и… хотела продолжения. Давид чувствовал, как приоткрываются губы под нажимом его языка, как тело девушки подаётся вперёд, а голова запрокидывается…

За стеной бабахнуло, окошко сверкнуло белой вспышкой. Ойкнув, Тассит отпрянула, боязливо оглядываясь.

— Как темно стало! Нужно светильник зажечь.

— Да. Сейчас ливень начнётся.

Ароян был благодарен неожиданной грозе за эту темноту и за то, что поцелуй оборвался. Что Тассит не успела почувствовать и заметить, как предательски приподнялся подол его туники. Кажется, он чуть было не зашёл дальше, чем следовало. Их поцелуй переставал быть дружеским, превращался в прелюдию к… д’айри? Но ведь это не психофильм, не игра с воображением!

Желтовато-белый огонёк фонаря осветил комнату. Девушка опять присела рядом. Но не так близко, как минуту назад.

— Дади…

— Что?

— Это… было похоже на поцелуй с женщинами твоего племени? С Русит?

— Не совсем. Ты ведь не такая, как наши женщины. А… — он хотел спросить то же самое, но вовремя опомнился — девушке сравнивать не с чем. Вместо этого добавил: — Это похоже на волшебный сон.

— Тебе было приятно?

— Да. А тебе?

Можно было и не