— Пойдём, с Бесом тебя познакомлю, — он поманил Славку и направился в сторону потешной деревеньки.

— С кем? — Славка двинулся следом.

— Пойдём, увидишь.

Миновали «деревеньку», оставив её по левую руку, свернули к лесу и пошли вдоль высокого кованого забора. Впереди под двумя старыми огромными дубами показалось ещё одно здание — конюшня, сложенная из толстых потемневших тёсаных брёвен. Рядом с деревянной изгородью, как конь на привязи, стоял Славкин знакомец — белый тракторок с тележкой, полной травы.

Дядёк сам отогнал его сюда сегодня, как закончили косить.

Старик вытащил из тележки холщовый мешок, быстро заполнил его травой, доковылял до входа в конюшню.

Бесом оказался длинногривый угольно-чёрный пони, единственный обитатель этих просторных хором.

Лошадка, едва завидя Дядька, приветливо заржала и смешно вытянула мягкие губы над бортиком денника. Старик ласково потрепал её по замшевой морде, не спеша высыпал свежую траву в сетку-кормушку. Потом достал из-за пазухи мытую морковку и положил сверху.

— Это Бес, хозяйкин фелл, — Дядёк передал Славке пустой мешок и начал отряхивать с одежды налипшие травинки. — Веронике до него совсем нет дела, поигралась и забыла. Наша с тобой задача его кормить, поить и на выпас к вечеру, как жара спадёт, выводить. Если день не знойный, то с самого утра на прогулку будем его отправлять. Ест он четыре раза в день, но понемногу. Много не давай, а то растолстеет. Останавливаться он не умеет, будет есть до упаду. Вода всегда должна свежая быть, но не ледяная. Вон бидон с водой. Подай-ка мне… Ты, Слава, запоминай. Как знать, может, меня скоро в усадьбу Егор Петровича переведут.

— Как это? — понурился Славка, подтаскивая большой алюминиевый бидон.

Старик хоть и был с приветом, но добрый, и в обозримой перспективе никого ближе у Славки тут даже и появиться-то не могло. И хотя к одиночеству он уже давно привык, как инвалид привыкает к протезу, известие о возможном расставании Славку расстроило.

— Да уж могут, — Дядёк открыл крышку и, кряхтя, начал наклонять тяжёлый сосуд над поилкой.

Славка кинулся помогать.

На обратном пути, когда вновь проходили мимо новеньких домиков, старик остановился и, глядя вдоль безжизненной улочки, вздохнул:

— Курятник.

— А? — не понял Славка.

— Говорю, вон курятник какой Вероника отгрохала. А знаешь зачем?

— Чтобы мы тут жили.

С неожиданной лёгкостью вписал он себя в это «мы». Так приходит смирение.

— Жили, — усмехнулся старик. — Она хочет крепсов тут разводить как курей. У неё это прям идея фикс. Чтобы, значит, детишки уже сразу рабами рождались. Кумекаешь? Так что в следующем поколении, Слава, у холопов даже вопросов не будет возникать, почему они чья-то собственность. Ну, вот, родились такими, что поделаешь…

О таком Славка как-то и не задумывался. Но теперь, разглядывая новенькие домишки, замер, поражённый глобальностью затеи молодой хозяйки. Ведь и вправду! Родившись в неволе, сызмальства приученные бить поклоны и беспрекословно выполнять приказы хозяина или хозяйки, эти дети вырастут идеальными рабами, даже не помышляющими об иной доле!

И новая, совершенно другая Россия предстала перед мысленным Славкиным взором — покорная, смиренная, послушная. Страна рабов. Страна господ. И начиналась эта страна вот в этом самом месте.

Комары, обрадованные, что никто их не гонит, облепили Славкины руки и щиколотки, лезли целоваться в лицо. А он всё стоял не шелохнувшись, впав в задумчивость без мыслей и без эмоций. Даже боль укусов не воспринимал.

Дядёк крякнул, сморщился как от зубной боли, подошёл, встал рядом. Так и стоял со скомканным лицом, будто силился что-то очень невкусное проглотить, но никак не мог.

— У каждого предназначение своё, — заговорил он тихо. — Одним — страдать, другим — страдания прочих множить. Божий промысел нам, смертным и грешным, порой может показаться несправедливым и жестоким. Но на то он и Божий, что неисповедимы Его пути. Господь наш даёт каждому крест в соответствии с имеющимися у него силами. И даёт тот крест не для того, чтобы человек просто так мучился, но для того, чтобы с креста человек взошёл в Царствие Божие. И если жизнь твоя полна скорбей, это значит лишь то, что Бог тебя любит.

Славка ожил и с горькой насмешкой посмотрел на Дядька.

— Я думаю, вы и сами не верите в то, что говорите. За соломинку своей веры держитесь, чтобы совсем с ума не сойти от всего, что здесь творится. Словом Божьим, как лопатой, от всего отмахиваетесь. На всё у вас ответы имеются. И все они про одно — Бог терпел и нам велел! Да?!

— Нет моей веры, Слава, — спокойно ответил Дядёк. — Вера общая для всех. А вот твоё неверие, оно только твоё. И от тебя зависит, с ним тебе жить или с Богом вот здесь.

Он постучал себя ладонью по груди и направился к «общежитию».

— Да вы хоть понимаете, что вы Словом Божьим оправдываете не только наши страдания, но и чужое злодейство! — Славка шёл за Дядьком, с жаром выговаривая всё накипевшее тому в спину. — Этак скажете ещё, что «светлые» божественную миссию исполняют — мучают людей, чтобы им, значит, сподручней было в это ваше Царствие Небесное прыгать.

— Других мучают, потому что человек слаб и противиться соблазнам сил в себе не находит, — не оборачиваясь ответил старик. — Трудно Богом быть, а господином — легко. Особенно плохим господином. И ещё неизвестно, отрок, как бы ты себя повёл, получи волю чужими жизнями распоряжаться и иметь всё, что душа пожелает.

— Я бы ни за что людей мучить не стал.

— А что бы ты стал?

Славка никогда не представлял себя «светлым», а тут задумался. Каково это? Но ничего путного в голову не приходило. Все мысли вращались только вокруг понимания, что «светлым» быть хорошо. Очень хорошо! Он увидел себя в отменно скроенном костюме, рядом с бесподобной «буржу» на фоне великолепного дворца. А дальше словно заело слайдоскоп — никак не сдвинуться. И до того глупыми и мелочными показались ему эти фантазии, что он даже зажмурился, силясь выдавить их из глаз. Но видение только ярче стало.

— Ну что, Ваша Светлость, надумали чего?

Славка мигом открыл глаза и испуганно заозирался. Но Дядёк с ироничной улыбкой смотрел прямо на него.

— Не думается что-то.

— А мне кажется, тебе отлично думается. Только не о других, а о себе. Ведь так?

— И ничего не так! — огрызнулся Славка.