Он повернулся и поцеловал ее: крепко, требовательно – как мечтал с того момента, как увидел.

– Если хочешь, я отвезу тебя домой.

– Не вздумай.

Большего одобрения ему не требовалось. В нем тоже все еще звучала музыка, и он отчасти дал выход своей страсти, целуя Минерву. На этот раз она ответила тем же, приоткрыв губы и приглашая его глубоко исследовать ее рот.

Было мучительно отпускать ее, когда экипаж остановился. Они оба старались держаться как обычно, пока он расплачивался с кучером, и чинно направились к двери, не спеша поднялись по лестнице, хотя, по правде говоря, ему хотелось закинуть Минерву на плечо и помчаться бегом.

Как только за ними закрылась дверь его квартиры, Чейз подхватил ее на руки. Бригсби нигде видно не было – должно быть, забаррикадировался у себя в комнате. Одной рукой Чейз поддерживал ее голову, а другой избавлялся от сюртука и шейного платка. Ее сумочка полетела на пол. Они двигались по квартире, целуясь, кусаясь и сжимая друг друга в объятиях, на ходу сбрасывая одежду.

Только рухнув нагим на кровать, он постарался сдержать себя. Может, героизма от него и не требовалось, но и грубо с ней обойтись он не мог. И все же он жаждал ворваться в нее, проникнуть как можно глубже, ощущать ее дрожь и слышать стоны и крики… Он заставил себя схватиться за последнюю ниточку здравого смысла.

Он постарался не спешить и добиться, чтобы она первой испытала восторг. Его сердце билось в унисон с ее вздохами и тихими стонами, сначала медленно, затем быстрее и громче. Она быстро перестала контролировать себя, вполне готовая к тому, что последует дальше. Он поласкал ее между ног рукой, а грудь – губами, подводя все ближе к безумию, мягко надавил на внутреннюю сторону бедра.

– Впусти меня, любимая.

Она распахнула рот и выгнула спину. Он почти втащил ее на себя, но сумел совладать с собой, проник пальцами в скользкие складки и принялся ласкать бугорок ее сладострастия.

Она вскрикнула и задвигалась, прижавшись к его руке, чтобы получить больше удовольствия. Ее вскрики стали громкими и отчаянными, дыхание – судорожным, тело содрогалось. Он несколько раз обвел пальцем вход в ее тело и опять занялся бутоном. По комнате разносились лихорадочные крики, наконец она завопила и в тот же миг взобралась на него, приняла в себя и резко опустилась, поглощая без остатка.

Ах, как она была хороша в этот момент! Очаровательно распутная с припухшими губами, растрепанными волосами, прыгающими в такт ее движениям грудями, на которых алели розы от поцелуев.

Казалось, это длилось целую вечность – он пульсировал у нее внутри, разгоряченный и требовательный, напряженный, как тетива. Он уже боялся, что на этот раз у него терпения не хватит, когда она открыла глаза, взглянула на него, наклонилась и поцеловала.

От невыносимого наслаждения все внутри у него скрутило тугим узлом, голод все возрастал, тело желало большего. Он снова и снова с силой толкался в нее. На пике наслаждения мир вокруг взорвался и захватил его целиком. Скоро и она присоединилась к нему в исступленной страсти.

Минерва упала на него, вцепившись в плечи и задыхаясь. Он ухватил ее за ягодицы, чтобы продлить удовольствие. Она все еще была с ним, пока вихрь ощущений постепенно уступал место разуму. И даже после этого он не отпускал ее, пока сознание не подсказало, что ей неудобно.

Он разжал ладони, она скатилась с него и перевернулась на спину. Он кое-как укрыл их обоих ворохом разбросанных одеял и притянул к себе.

– Это было волшебно, – выдохнула она ему на ухо и сильнее прижалась к нему.

Он был польщен, как мальчишка.

Она ближе и сильнее.

– Ты сказал, что был занят весь день. А чем, поделишься?

– Да. Ты была права насчет Долорес. Ее гложет давняя обида на дядю за то, что разлучил ее с возлюбленным: хорошо ему заплатил, чтобы убрался подальше. А еще Кевин признался, что действительно вернулся из Франции раньше, чтобы встретиться с дядей Фредериком. Они поругались.

Долгое время Минерва не шевелилась и не говорила ни слова, и он добавил:

– Это случилось не на крыше и не в ту ночь, а накануне вечером.

– Что ж, это совеем другое дело, верно?

«Если он не лжет». Проклятье! Он уже несколько часов как перестал проигрывать все возможные варианты у себя в голове. Впрочем, это неизбежно должно было начаться снова.

– Непросто копаться в делах собственной семьи. Может, тебе стоит дождаться официального расследования. Если его не будет, тогда снова возьмешься, раз чувствуешь, что должен во всем разобраться сам.

Он смотрел на ее профиль, очерченный приглушенным светом. Ее кудри разметались по подушке, шелковые пряди щекотали ему лицо. Он так и не рассказал ни ей, ни кому-либо другому, что его расследование было официальным. Правда, он подумывал сказать Пилю, чтобы поручил его кому-нибудь другому. Вот только в этом случае он никак не сможет повлиять на ход дела: ни замять что-нибудь, ни помешать другим разнюхивать информацию о людях, которых, по его мнению, не стоило задевать, таких как Кевин или Минерва.

Он гадал, когда она об этом заговорит, и вот подходящий момент настал. Их близость позволяла говорить куда откровеннее, чем при свете дня.

– Если убийца – член моей семьи, я хочу первым узнать об этом.

– Чтобы предупредить, что пора покупать билет на корабль?

– Что-то в этом роде.

Она повернула голову и взглянула на него.

– Ты когда-нибудь уже поступал так?

– Только однажды. Я свято верил в невиновность одного человека, пока не стало слишком поздно.

– Надеюсь, ты не раскаиваешься в своей доверчивости, хоть она тебе дорого обошлась.

– Это была ошибка, за которую я заплатил, только и всего.

Она внимательно всматривалась в него, словно пытаясь прочесть его мысли, но он молчал, и она отвела взгляд. Как ему показалось, она не обиделась: просто смирилась с тем, что он не готов поделиться с ней этой историей.

Поудобнее устроившись на его руке, она положила голову ему на грудь и потянулась, как сытая кошка.

«Ты убил его?» Только дважды ему довелось отвечать на этот вопрос, и ни в одном случае он не рассказал всей правды. Он не говорил об этом. Не объяснял.

– Пока служил в армии, я время от времени проводил расследования. У меня неплохо получалось, вот и решил, что это мое призвание. После битвы