– Приехал. У него что, нет своей кареты?

– Наверное, нет. Она ему ни к чему, ведь он один живет.

– Уж теперь-то, надо думать, пригодилась бы. Иначе как же он будет возить вас в театр или еще куда?

– Он не говорил, что намерен отправиться в театр. Возможно, это его вообще не интересует.

– Разве возможно, чтобы не нравился театр. Если он не предложит, вам стоит сделать это самой. Неподобающе с его стороны встречаться с вами только ради… – Она умолкла.

Минерва вышла в прихожую и обнаружила там Джереми.

– Что ты здесь делаешь? Не вздумай опять увязаться с нами.

– Я здесь просто как ваш лакей. Кто-то же должен сопроводить вас вниз и помочь сесть в экипаж, как подобает леди.

Она что-то неодобрительное проворчала, хоть ее и тронула его забота. Под неусыпным надзором Бет Джереми помог ей сесть.

К ее удивлению, в экипаже ждал Чейз.

– Ты, как всегда, пунктуальна, – заметил он, помогая устроиться ей поудобнее. – Ты любишь музыку? Сегодня вечером в «Аргайл румс» концерт, организованный Лондонской филармонией. Если ты не против, можем поехать туда.

– С большим удовольствием.

Он сказал кучеру, куда ехать, а потом пересел со своего сиденья к ней и поцеловал. Окинув взглядом салон кареты, он провел рукой по чуть потертой обивке сиденья напротив.

– Приношу свои извинения. Это был лучший экипаж, который Бригсби удалось достать. Нехорошо, конечно, до сих пор не обзавестись своей каретой, но я это исправлю.

Минерва не заметила особенных изъянов и поняла, в чем дело.

– Бет опять тебе нотации читала?

– С чего ты взяла?

– Концерт. Экипаж.

Чейз выглядел таким растерянным, что Минерва, чмокнув его в щеку, попыталась успокоить:

– Не обращай внимания. Просто я привыкла все выяснять, даже когда в этом нет никакой надобности.

– Давай забудем сегодня о делах. Просто хочется отвлечься.

– Отличная мысль, но тогда нам не о чем будет говорить. Например, я не смогу расспросить тебя о жизни, не упоминая твоих родственников.

– Не все в моей жизни связано с семьей, так что спрашивай.

Она поразмыслила над тем, какой вопрос задать первым.

– Твой отец служил в армии? Выбрав такую жизнь, ты пошел по его стопам?

– Нет, мой отец был ученым, причем превосходным: переводил древнегреческую литературу, написал несколько библиографий. Если интересно, дам почитать. Я же никогда не занимался наукой и не разбирался в ней: ограничился латынью, как все молодые джентльмены. Отец хотел, чтобы я выучил и греческий, но для меня это было слишком.

– Ты пошел в армию, чтобы не учить древнегреческий?

– Конечно, нет. Но я доказал ему, что с греческим мне не справиться. Дай ему волю, он бы заставил меня часами просиживать с ним в библиотеке над древними текстами. Мне куда больше нравилось ездить верхом, драться и заниматься спортом.

– Драться?

– Когда будешь обедать у Николаса – кстати, получишь приглашение завтра утром, он не забыл, – я попрошу его рассказать тебе, как мы дрались, иногда друг с другом, а иногда против общего врага.

– Наверное, тогда вполне естественно, что ты пошел в армию.

– Не столько естественно, сколько неизбежно. Выбор у внука герцога небогатый. Из имевшихся вариантов армия подошла мне больше всего.

Стоило им повернуть на Риджент-стрит и приблизиться к «Аргайл румс», экипаж оказался в толчее других транспортных средств. Чейз указал на дом.

– Нэш перестроил его, когда изменял направление и размер Риджент-стрит. Теперь его рука заметна и внутри, и снаружи здания.

– Это здесь проводится Бал Киприды?

– Ты знаешь о нем?

– Все о нем знают. Ты там бывал когда-нибудь?

– Большинство лондонских джентльменов посещают его хоть один раз. Он не был и вполовину таким неприличным, как о нем говорят.

– Ты, верно, был разочарован.

Лавируя между другими экипажами, кучер подвел карету к самому входу. Чейз спрыгнул на мостовую и протянул Минерве руку. Когда она вышла, он о чем-то поговорил с кучером, дал ему горсть монет, и они зашли внутрь.

– У меня есть абонемент, но мы воспользуемся герцогской ложей.

Они пересекли фойе и подошли к двери.

– Николас тоже будет?

– Нынче вечером у него другие планы.

Герцогу Холлинбургу принадлежала роскошная ложа, одна из лучших. Внизу музыканты уже сидели на своих местах и настраивали инструменты. На краю сцены стоял прекрасный клавесин. Минерва села во втором ряду, чтобы не привлекать так много внимания, как другие дамы в ложах. Чейз сел рядом, никак не прокомментировав ее поступок. Когда подошел служитель и хотел зажечь лампы, он велел ему оставить их ложу как есть.

– Спасибо, – сказала Минерва. – А то я не одета для такого случая, не говоря уж о ложе.

– Мне следовало подумать об этом и предупредить тебя, чтобы не ставить в неловкое положение. По правде сказать, ты выглядишь великолепно, ничуть не хуже остальных леди в сверкающих нарядах. Ты хороша всегда.

Послышались первые аккорды, зазвучала музыка, и Минерва в сумрачной ложе и в самом деле почувствовала себя прекрасной, позволив музыке охватить все ее существо.

Когда концерт закончился и они покинули здание, экипаж их уже дожидался.

Выражение ее лица в свете уличных фонарей, пока они пробирались к нему через толпу, напомнило ему, какой она уходила вчера ночью от него: удовлетворенной, словно родившейся заново.

– Тебе понравилось? – спросил Чейз, когда они опять оказались рядом на сиденьях экипажа.

– Да, очень, особенно последняя композиция. А нечто похожее на то, что играли вначале, я слышала в церкви.

Первой композицией был Бах: фуга для клавесина, второй – Бетховен. Дядя Фредерик не любил Бетховена. «Дионисийская музыка» – так он ее называл и говорил: «Структура погребена под штормами, которые обращаются к эмоциям, а не к разуму. С другой стороны, если хочешь соблазнить женщину, стоит сперва дать ей послушать Бетховена».

– В церкви в Дорсете звучала столь изысканная музыка?

– Нет, в Лондоне, церкви Святого Георгия близ Ганновер-сквер. Я не пропустила ни одной воскресной службы. Бет и Джереми всегда ходили со мной, и мы шли пешком туда и обратно, даже в скверную погоду, чтобы подольше не возвращаться домой.

Финли не мог запретить жене посещать церковь, хотя его это и раздражало, но, видимо, не настолько, чтобы пойти с ней вместе. Такому, как он, ясно, что его душе нечего делать в подобных местах.

– Как далеко была церковь от вашего дома?

– Обычно мы снимали дом на Портман-сквер, так что не слишком. Правда, выходили мы всегда очень рано, потому что шли медленно. – Она чмокнула Чейза