Шрифт:
Закладка:
Спустя двенадцать месяцев Бисмарк заболел, и правительство начало осознавать, какой сильнейшей критике оно подвергнется, если он умрет, так и не примирившись с ним и кайзером. В качестве оливковых ветвей кайзер послал старику телеграмму с пожеланиями скорейшего выздоровления, бутылку старого вина и приглашение в Берлин. Он сделал это, не посоветовавшись с министрами, и отмахнулся от их попыток скрыть факты. Вместе с тем было много тех, кто ожидал повторного назначения Бисмарка на должность канцлера, не считаясь с его возрастом. В январе 1894 года Бисмарк прибыл в Берлин на один день и был принят по-королевски. Проведя несколько бесед, скорее добродушных, чем глубоких, он вечерним поездом отбыл обратно в загородное поместье, которое к этому времени успел полюбить намного сильнее, чем двор. «Теперь пусть ему возводят триумфальные арки и в Вене, и в Мюнхене, – заявил кайзер, – я все равно на голову впереди него». А двумя годами позже Бисмарк неожиданно решил раскрыть текст Договора перестраховки. И снова Вильгельм задумался об аресте по обвинению в государственной измене, и снова не решился. Это была последняя схватка. Вскоре старик оказался прикован к инвалидному креслу, а в августе 1898 года умер. Тирпиц, посетивший его в 1897 году, сказал, что старик мучился от невралгии и был вынужден согревать щеки бутылкам с горячей водой. Он ел только протертое мясо и говорил с трудом. Однако, выпив полторы бутылки шампанского, он оживился и неожиданно сказал: «Я не кот, который выстреливает искры, когда его гладят». Это было в том же году, когда Вильгельм нанес ему последний визит и, чтобы избежать серьезного разговора, начал рассказывать анекдоты. Раздосадованный старик решил примерить на себя мантию Джона Гонта и заявил: «Ваше величество, пока у вас есть офицерский корпус, вы можете делать, что хотите. Но если этого не будет, положение радикально изменится».
Когда примирение Вильгельма с Бисмарком уже приближалось, однако до того, как стали очевидны его ограничения, литературно-художественный журнал «Кладдерадач» опубликовал серию нападок на Гольштейна, Кидерлен-Вехтера и Филиппа Эйленбурга, под псевдонимами Oysterfriend, Dumpling, Troubadour. Сегодня уже известно, что зачинщики – два глубоко разочарованных дипломата, к которым благоволил Бисмарк, и потому их оттеснил на обочину Гольштейн. Их обвинения в интригах и закулисном влиянии, как говорится, били не в бровь, а в глаз, но Вильгельм запретил официальное расследование, опасаясь, что раскроется слишком много неприглядных дел правительства. Гольштейн так и не узнал, кто были зачинщики, но вызвал трех воображаемых авторов на дуэль, но те категорически отвергли свою причастность. Кидерлену дали понять, что его путешествиям с Вильгельмом придет конец, если он не найдет виновных. Поэтому он тяжело ранил редактора журнала, когда он отказался назвать требуемые имена. Когда Вильгельм услышал, как отмщена честь, он написал: «Браво! Это мой старина Гольштейн. Решительный и не терпящий чепухи. Если бы все были, как он, дела государства выглядели бы намного лучше». Но хотя инцидент не достиг цели, к которой стремились авторы, – убрать Гольштейна, он стал подозреваемым. Он лишился доверия Каприви и сам перестал доверять Эйленбургу. Он был на ножах с фон Плессеном, генерал-адъютантом кайзера, считая, что не оправдал ожиданий, позволив Кидерлену общаться с журналистом, как с человеком, достойным дуэли. Назначение Гольштейна личным советником, с помощью которого Эйленбург рассчитывал восстановить его моральный дух, не сумело развеять негодование, обращенное к Вильгельму, который, по его мнению, «играл с нацией, словно это была большая игрушка».
Это был не единственный признак отчуждения. В июне 1894 года Вильгельм согласился на арест церемониймейстера Котце по обвинению в рассылке другим придворным анонимных писем, нескромных и указывающих на хорошую информированность автора. Процесс состоялся, но обвиняемый был полностью оправдан, причем не так благодаря свидетельству эксперта-графолога, как благодаря тому, что письма продолжали приходить. Предположительно настоящий автор был родственник самого Вильгельма. Бывший церемониймейстер вызвал на дуэль своего злейшего врага, убил его, но так и не вернул свое положение при дворе. Императорский подарок в виде пасхального яйца, расписанного растительным орнаментом, не помешал широкому распространению критики из-за обращения с церемониймейстером. Другая сенсация была вызвана неким профессором Квидде, который в Пасху 1894 года опубликовал памфлет «Калигула, исследование римской мегаломании». Он оказался бестселлером, поскольку все узнали в предполагаемом римлянине характеристики человека, находившегося намного ближе к дому. Но от идеи преследования пришлось отказаться после опубликования в сатирическом журнале следующего диалога:
«– Кого вы имели в виду при написании этой книги, профессор?
– Калигулу, конечно. А кого имели в виду вы, господин прокурор?»
Вскоре после этого во дворец прибыл лорд Лонсдейл, и ему должны были подарить бюст хозяина. Но у выбранного образца отсутствовала подставка, и придворный, которому поручили доставить подарок, взял подставку классической статуи, стоявшей в коридоре. Вильгельм, узнав об этом неожиданном лишении имущества римского императора, смеялся от души: «Не сомневаюсь, что это был Калигула».
Тем временем в отношениях Германии с Британией снова наступил беспокойный период, в основном благодаря страсти, появившейся у Вильгельма, к регате в Каусе. Он впервые посетил Каусскую неделю в 1889 году и с тех пор каждый год возвращался вплоть до 1895 года. В 1891 году он прибыл в Лондон с государственным визитом в июле и остановился с большой свитой в Осборне. Там он впервые опробовал свою новую яхту «Метеор» и получил огромное удовольствие. Его бабушка была намного менее довольна вторжением и неоднократно намекала, что «эти регулярные ежегодные визиты не вполне желательны». Дядя Берти (который только что давал показания по делу Транби Крофта) с большим недовольством воспринял намек, что человек его возраста и положения не должен играть в азартные игры с подчиненными. Постоянная необходимость сдерживать темперамент в общении с племянником испортила бы удовольствие от регаты для принца, и он заговорил о том, что не поедет туда. Каприви, предвидя такую возможность, пытался удержать Вильгельма, но не преуспел. «Гогенцоллерны никогда не были популярны в Англии. Я
