– Любовь – единственная причина где-то оставаться, не правда ли? – Лукреция присела на скамью рядом с Фелицией. – Я до беспамятства любила мужа.

– Правда? – Я закашлялась. – То есть… Э… А как ты поняла, что полюбила его?

– Любовь – неуловимое чувство, но когда полюбишь, сразу это поймешь. – Взглянув на меня, она осторожно улыбнулась. – У тебя такой вид, будто я призналась, что влюбилась в козу.

Я постаралась сохранить непроницаемый вид под пытливыми взглядами ее дочерей.

– Нет, мам, – ухмыльнулась Фелиция. – Просто Фоула не верит в любовь.

– Ты не веришь в любовь? – ахнула Мария и тут же нахмурилась. – Как это ужасно.

– Вовсе нет, – пожурила ее Лукреция. – Я же говорила: не принимайте любовь за данность. Замуж следует выходить только за достойного человека.

Девочки послушно кивнули и снова схватились за ложки. Броккан, пропустивший разговор мимо ушей, облизнулся, наслаждаясь остатками похлебки. Лукреция подлила в его плошку добавки, и он посмотрел на меня с широченной улыбкой абсолютно счастливого человека. Как же приятно видеть его сытым и теплым, в доме, где нам рады.

Когда мы поужинали, дочери Лукреции отправились на улицу мыть посуду, а Броккан увязался за ними, желая помочь.

– Какие славные девочки, – сказала я, с улыбкой глядя, как быстро сестры приняли его как родного.

– О да. – Лукреция посмотрела на дочерей, а потом снова села за стол. – Я делаю все, что в моих силах, но с тех пор, как Доухи не стало, живется нам непросто. У Фелиции уже есть предложения от двух мужчин, но я пока не хочу с ней расставаться.

– Доухи – это твой муж?

– Покойный, – кивнула она. – Я познакомилась с ним, когда мы с сестрой бежали на юг. Он был самым лучшим мужчиной на свете.

Я гадала, как же так вышло. Судя по имени, этот Доухи был ирландцем, а раз семья Лукреции сейчас живет совсем рядом с Киллало, то он явно сородич короля. Томас говорил, что рабы – даже фуидир, освобожденные рабы, – принадлежали к столь низкому сословию, что свободные люди не желали создавать с ними семьи. Но если это так, отчего Лукреция живет здесь?

– Вижу, у тебя тоже непростая жизнь, – тихо молвила она.

Я уставилась на нее, изо всех сил стараясь не выдавать изумления. Какое жалкое, наверное, из меня зрелище, раз она видит меня насквозь.

– Ожоги уже не болят.

– Я не про это. – Лукреция сцепила пальцы на столе. – Ты так удивилась, когда я сказала, что любила мужа. Наверное, тебе попадались исключительно жестокие мужчины. Я-то знаю, что таков удел большинства женщин, а вот мои дочери – нет. Они еще невинны. Возможно, я слишком стремилась их защитить.

Я так сильно потерла друг о друга пальцы, что кожа на подушечках покраснела.

– Ну же, спроси. – Лукреция наклонилась ближе, стряхивая на плечи копну темных волос. Ее большие карие глаза полнились теплом и состраданием. – Я же вижу, какой вопрос у тебя на уме.

– Но ведь это не мое дело.

– А это не важно. Ты, как и я, здесь чужая, и выглядишь… уж прости за прямоту, словно сбилась с пути.

Пусть лезть в чужую жизнь и невежливо, я не сумела сдержать любопытства.

– Викинги взяли тебя в плен и продали в рабство. Как же ты можешь здесь оставаться? Как ты умудрилась полюбить одного из местных мужчин? Вот что я хотела спросить.

– Моя двоюродная сестра задала тот же вопрос на борту купеческого судна из Наварры, когда я призналась, что хочу остаться в Ирландии. Я отвечу тебе то же, что и тогда ей. На родине я встречала и хороших мужчин, и плохих. Некоторые обижали и угнетали женщин, точь-в-точь как викинги. То же самое я могу сказать и про ирландцев. – Она запнулась от переполняющих ее чувств и продолжила тише: – Иногда самые верные сердца у тех, на кого без слез не взглянешь, а тот, кто кажется благородным, оказывается подлецом и мерзавцем.

– Как же их различить?

– А вот это вовсе не просто. – Она со вздохом обернула платок вокруг груди. – Если бы я знала, то не боялась бы отпустить Фелицию.

– Так, может, и не надо ее отпускать?

Она с улыбкой покачала головой:

– Будто ты не знаешь девушек в ее возрасте. Куда проще заставить ветер стихнуть.

И вновь меня удивили ее слова. Я всегда считала, что смертных женщин выдают замуж отцы, а у них самих нет права на что-либо повлиять. Оказывается, чувства между ними зарождались точно так же, как и среди Потомков. Наверное, все женщины хотели найти хорошего мужчину. Одного из немногих. Такого, каким обязательно станет Броккан.

– А ты? – спросила Лукреция. – Ты надолго в Манстере?

– Я лекарь, – ответила я, опустив голову. – Я хочу находиться там, где людям нужна помощь.

– Сегодня у тебя побывало немало семей, а завтра и послезавтра придет еще больше.

– Ты правда так думаешь? – Раньше к моей помощи прибегали считаные единицы. Я сомневалась, что в Манстере что-то изменится.

– Еще бы! Раз сам Мурха готов поручиться, что ты хороший лекарь, к тебе потянутся со всех уголков провинции.

Я покачала головой:

– Сомневаюсь, что Мурха говорит обо мне такое. Да и вообще…

– Еще как говорит. – Лукреция откинулась на спинку стула. – Иначе бы он и сам к тебе не подошел. В прошлом году к нам заявился лекарь, который оказался обычным шарлатаном. Брат Мурхи, Тейг, выгнал его в тот же день еще до заката. Поверь мне, Мурха сделал бы с тобой то же самое, не доверяй он твоим умениям.

Мои щеки вспыхнули.

– Спасибо, это очень приятно.

– Не за что. – Лукреция взяла меня за руку. – Фелиции и Марии куда лучше благодаря твоей настойке.

Она снова перевела взгляд на дочерей, и ее губы сами собой расплылись в нежной улыбке.

– Можно тебя кое о чем спросить? – тихо произнесла я. – А сам Мурха – что он за человек? Он кажется таким… серьезным.

Лукреция кивнула:

– Да уж, забот у него хватает. Мурха так и не сумел полностью оправиться после смерти жены, а теперь он – правая рука короля.

Смертный мужчина скорбит по жене? Я уже знала, что такое возможно, ведь я видела боль в глазах Лонона, когда Сайв едва не погибла при родах. Но я не забыла и рассказы Томаса о сыновьях Бриана Бору. Они ворвались в монастырь и убили не только своих врагов, но и их детей. Во время наших