о Бискио. Со мной кое-что произошло в том городе и по пути туда, за несколько лет до этого. При виде Фолько в то утро я вспомнил прежние дни. Как я мог не вспомнить? Я увидел в его глазу – в его единственном глазу, – что, встретив меня у герцога Риччи, он тоже все вспомнил.

Может, именно поэтому я не забыл то утро.

Нас, его и меня, связывали моменты и люди тех прежних времен.

Эта связь с Фолько никогда не имела особого значения в моей жизни, но она ощущалась каждый раз, когда мы с ним встречались. Женщина, мужчина, скачки. И после.

Герцог Риччи остался в комнате, попрощавшись с гостями у двери и договорившись с ними насчет вечернего приема. Я проводил их до верхней площадки Лестницы Героев с ужасными скульптурами у подножия.

Мы обменялись поклонами, и двое мужчин начали спускаться. Женщина, Ления Серрана, поколебалась, потом повернулась ко мне.

– Простите меня, но я думаю, что не приду на этот прием, синьор. Приглашение на него – большая честь для меня, но сегодня я не была бы приятной собеседницей. Могу лишь надеяться, что герцог не обидится.

– Обидится? Конечно нет, – ответил я. – Хотя у него превосходный повар.

Она быстро улыбнулась. Я изучал ее лицо. За годы, проведенные с герцогом, и во время путешествий по делам Серессы я научился лучше понимать лица. Она сказала:

– Если и так, он напрасно израсходовал бы на меня свои таланты. Передайте, пожалуйста, мои сожаления.

– Передам.

Она повернулась, чтобы уйти. Снова повернулась ко мне. Мы стояли на верхней площадке лестницы. Ее партнер и правитель Акорси уже ждали ее внизу.

– Почему, – произнесла она, – в вас столько печали, синьор Черра? Если я могу спросить.

Ления понятия не имела, почему спросила об этом.

Она не знала этого человека; возможно, она больше никогда его не увидит. Но он вел себя учтиво, у него было доброе лицо. И эта печаль. «Это не твое дело», – сказала она себе. Но задала вопрос.

Черра был поражен, она это видела. Ну конечно. Она сама себя поразила. Если она превращается в нового человека, является ли это частью ее новой личности? И что это вообще такое?

– Прошу прощения, – ответил он. – Я… моя жена недавно умерла во время родов. И ребенок тоже.

Ления заморгала. Она чувствовала себя до крайности бесцеремонной.

– Как ужасно, – сказала она. – Но почему тогда вы здесь, синьор? Вы должны быть… не знаю. Хотя бы не на работе!

Он улыбнулся. Высокий, стройный мужчина – дипломат, а не воин, судя по его сложению и манерам.

– Герцог сказал то же самое. Я обнаружил, что работа мне помогает. Помню, как другие говорили о себе то же самое в моменты утраты, и сейчас понимаю, что это правда.

Ления кивнула:

– Надеюсь, они нашли свет у бога.

Большинство людей говорили: «Я буду молиться». Она пока не могла сказать так. Это было бы неправдой. Она нечасто молилась. Уже очень долгое время. Моя собственная душа, подумала она, должно быть, в большой опасности.

Прежде чем она опять отвернулась, он спросил:

– А вы? Почему вы так печальны?

Ления неожиданно почувствовала себя уязвимой. Вот в чем проблема, когда задаешь вопрос! Это заставляет людей думать – и вполне справедливо, – что они могут и даже должны задать вопрос вам.

– Это так очевидно? – спросила она.

– Кое-что очевидно, – ответил Гвиданио Черра. – Я не знаю, что именно.

– Мне не следовало быть печальной, – сказала Ления. – Никак не следовало. С нами произошло нечто очень хорошее. Со мной.

Больше она ничего не сказала. Все-таки он был серессцем. С ними стоило вести себя осторожно.

– Рад это слышать, – сказал он. – Но все равно…

«Все равно», – сказал я. И ожидал, что на этом наш разговор закончится, что она спустится по лестнице к двум мужчинам, ожидающим ее.

Она этого не сделала. Сказала:

– Ребенком меня похитили из дома корсары. Я сбежала, присоединилась к синьору бен Натану. Это… я не была в Батиаре с тех пор, как меня захватили. То, что происходит с нами в юности, может определить всю нашу жизнь, синьор.

Несомненно, из-за смерти Джулии, смерти младенца… мне было больно, и в тот момент мою боль почувствовала эта напряженная черноглазая женщина.

– Где был ваш дом? – спросил я.

– Недалеко от Касьяно. У нас была ферма.

– Вы возвращались туда?

Она решительно покачала головой:

– У меня не было времени, но я туда не вернусь. Я… я была рабыней, синьор Черра. Вы знаете, что это значит? Для женщины?

Я молчал, думал. Пытался думать. И в конце концов сказал:

– Думаю, никто не может по-настоящему этого знать, если не испытал на себе. Вы решили, что ваша семья отвергнет вас? Будет вас стыдиться? Вместо того чтобы гордиться вашей силой и мужеством? Вашим побегом. И вашим… и тем хорошим, что, как вы только что сказали, с вами произошло.

– Гордиться, – с горечью повторила она. Отвела глаза, потом снова посмотрела на меня. – На ферме никого не осталось, я уверена. Моего отца убили. Мои мать и брат… я… ну да это не ваша печаль. Ваша недавняя, моя очень старая. Я желаю вам всего хорошего, синьор.

Именно в этот момент меня осенило.

Она сказала – брат.

– Я знаю одного человека по фамилии Серрана, – сказал я ей. – В Бискио. Мужчину с юга, который участвовал в их скачках много лет, а теперь разводит лошадей. Его зовут Карло Серрана.

Как мне показалось, она посмотрела на меня с ужасом, ее лицо вдруг побелело. Такое нечасто случается в действительности, люди просто так говорят. Но в тот день я это увидел и на мгновение испугался, потому что она стояла на самом верху длинной лестницы.

– До свидания, синьор, – сказала она. – Пожалуйста, передайте герцогу мои сожаления по поводу сегодняшнего вечера.

Она слишком быстро стала спускаться по лестнице. Казалось, она спасается бегством. Думаю, так и было.

То, что произошло в тот вечер в Серессе, изменило ее жизнь.

В то время Лении так казалось, хотя нашу жизнь меняет множество разных событий, порой совсем незначительных. Можно сказать, что наша жизнь меняется непрерывно. Даже отсутствие значительных событий может иметь значение. Человек, с которым мы не встретились, разминувшись с ним всего на несколько секунд. Часовня, в которую мы решили не входить и которая могла бы, если бы мы это сделали и посмотрели вверх, на мозаику на куполе, потрясти нас и преобразить. Наш правдивый ответ, или умолчание, влечет катастрофические последствия – или предотвращает их. Мимолетная остановка в