– Залезайте! – поторопил лодочник. Он ее ждал.

– Не сейчас, – ответила она. Обернулась, держа ножи наготове.

– Амальди, – раздался еще один голос, – я не собираюсь драться в тумане. Дело того не стоит. Господа, мы уходим. Пропустите нас, и мы вернемся туда, откуда пришли.

Должно быть, тот друг, с которым он стоял у стойки.

– Тогда уходите. Я вас пропускаю. Не могу отвечать за того ублюдка, который не хочет себя назвать.

– Ублюдок тоже посторонился. Посмотрю, как вы уйдете. Выпейте еще, снимите женщину. У меня меч наготове, и я очень хорошо вижу, даже в тумане. Оставьте эту женщину мне.

Мне?

Молчание. Потом:

– Амальди, пошли! Мы уходим. Я серьезно. Или дерись и умри здесь один.

– Будь ты проклят, Бастино! – произнес тот, которого звали Амальди. – Засунь свой меч себе в задницу!

Но через несколько мгновений она услышала их шаги, которые удалялись, становились все глуше. Она никого не могла разглядеть в таком тумане.

– Быстрее! – сказал лодочник. – Синьора, быстрее, нам надо уходить. Мы не знаем, кто такие те другие двое!

– Не знаем, – согласилась она. – Но я намерена узнать. – Она повысила голос: – Я буду драться с каждым из вас, если вы подойдете ближе. Пьяные дураки из таверны меня не обеспокоили. Чего нельзя сказать о двух вооруженных мужчинах, которые последовали за ними. У меня есть ножи. Я вижу вас обоих, и я умею их метать. И сделаю это, прямо сейчас.

Ложь. Она их не видела.

«Они не враги. Они тебя охраняют!»

Сердце ее забилось, застучало, потом ей показалось, что оно бьется слишком сильно и она сейчас умрет.

Это был голос из Сореники, с базара. Он снова звучал в ее голове.

– Вы это слышали? – обратилась она к лодочнику.

– Что слышал? – спросил он. Как она и ожидала.

«Кто ты? – спросила она уже про себя, у этого голоса из потустороннего мира. – Почему ты здесь?»

«Я не знаю, – прозвучал в ответ женский голос. – Но они здесь не для того, чтобы причинить тебе вред!»

«Откуда ты знаешь? Ты живая?»

Нет ответа.

«И где… где ты?»

Один удар сердца. Второй. И опять нет ответа.

Но на причале в Серессе в ночном тумане Ления услышала:

– Моя госпожа, я не знаю того, кто рядом со мной, но я человек правителя Акорси, Джан. Вы знаете меня, мы вместе плыли на корабле.

Она его знала. Суровый, мрачный, пользующийся доверием Фолько.

– Это он послал вас за мной?

– Да, госпожа.

– Он знал, что я выйду из дома? – Внезапно это ее обеспокоило.

– Он посчитал, что это возможно.

– Тогда кто рядом с вами? Назовите свое имя.

– Да, – рявкнул Джан. – Мой меч все еще не в ножнах!

– Как и мой, – спокойно ответил второй мужчина, – и я служил командиром городской стражи много лет, поэтому умею им пользоваться.

– А теперь вы?.. – спросил Джан.

– Теперь я служу синьору Гвиданио Черре, и он послал меня наблюдать за домом правителя Акорси и защитить синьору Серрана, если она рискнет выйти из дома сегодня вечером. Меня зовут Брунетто Дузо, и я не причиню ей вреда. И вам.

– Вы бы не смогли причинить мне вред, – возразил Джан.

– Думаю, смог бы, – тихо ответил Брунетто Дузо.

– В самом деле? Тогда давайте…

– Ради Джада, прекратите! – воскликнула Ления.

И тут же, хотя это не было для нее характерно с тех пор, как она повзрослела, – Лениа помнила, что девочкой все же была другой, мама называла ее озорной шалуньей, – она разразилась неудержимым хохотом.

Она прислушалась, не прозвучит ли смех из потустороннего мира, смех той, другой женщины, живой или мертвой, но смеха не было. Ни одного звука внутри нее. Тот голос умолк на сегодня. Она это знала. Почему-то знала. В ее смехе, подумала она, есть доля отчаяния.

Как могло быть иначе? Правда, как?

Глава IX

Ления была разгневана, Рафел видел это. Ему и обычно не составляло труда заметить такое, но сегодня… сегодня это особенно бросалось в глаза. Ее лицо застыло от едва сдерживаемой ярости.

Она ждала их с д’Акорси в гостиной. С бокалом вина в руке, сидя (очень прямо, как будто окостенев) в кресле у очага, в котором для нее разожгли огонь.

Ночь была сырой и туманной. Рафел приблизился, чтобы согреться.

– Не подходите ко мне, – сказала Ления. – Я могу вас поранить.

Умный человек мог бы учесть ее слова. Однако он и сам был сердит.

– Ты все же вышла из дома! А сказала, что не выйдешь.

– А я обязана отчитываться перед тобой – или перед вами, Фолько д’Акорси, – в своих поступках?

– Возможно, вы обязаны воздерживаться от лжи друзьям.

Фолько произнес это мягко, но прямо. Рафел одобрил. Ему нравился этот человек.

– В тумане обнажили клинки, – прибавил д’Акорси. – Это всегда нехорошо.

Он правитель города, напомнил себе Рафел, а они… они те, кто они есть. Он надеялся, что Ления об этом помнит.

Она гневно смотрела на них обоих. В ее лице было еще что-то. У Рафела возникло искушение назвать это страхом. По словам Джана, они вместе с другим человеком, посланным ее охранять (с этим еще надо разобраться), прогнали двоих нападавших. Не серьезные люди, сказал он. Пьяные юноши, сыновья влиятельных отцов.

И тем не менее пьяные люди могут напасть и убить. Возможно, напугать даже такую женщину, как Ления?

Он не думал, что дело в этом. Но что-то ее беспокоило. Он уже хорошо ее знал. По крайней мере, с некоторых сторон. Он до сих пор не понимал, почему она чувствует такую настоятельную потребность покинуть Батиару. Считал, что мог бы это понять, если бы она поговорила с ним. Но она не хотела об этом говорить.

И вряд ли захочет сегодня ночью, подумал он. Она не желает говорить ни о чем, кроме их прегрешений, его и д’Акорси. Он задался вопросом, привык ли Фолько д’Акорси к тому, что женщины так решительно ведут себя с ним, а потом вспомнил, сколько рассказов ходит о его жене. По слухам, Катерина Риполи не отличалась миролюбием и покорностью.

В дверь палаццо постучали. Рафел и д’Акорси переглянулись. Было уже поздно. Не время для посетителей. Никто, даже командующий наемниками, не любит неожиданных ночных пришельцев. Они ждали. Дворецкий появился в дверях комнаты.

– Синьор Черра, господин. Просит о разговоре.

– А я хочу поговорить с ним! – воскликнула Ления раньше, чем Фолько ответил. – Впустите его. Пожалуйста. – Последнее слово она прибавила после паузы. Она действительно в ярости, видел Рафел. Сейчас на ее щеках горели