Всё происходит средь бела дня, и меня не останавливает то, что нас может кто-нибудь увидеть. Я забываю обо всём, когда Джек снова меня целует. Он ведёт ладонью по моей груди, и я стону ему в рот от этого прикосновения.

Я чувствую своим центром его член и прижимаюсь теснее. Удовольствие пронзает меня, заставляя вцепиться в подголовник. Мне следовало бы прекратить всё это. Нас может кто-то заметить.

Руки Джека пробираются под мою блузку, и всё внутри сжимается от чистого наслаждения. Я ёрзаю на его члене, не в силах сдержать стонов. Распахнув глаза, оглядываюсь вокруг через стекло. Никого нет, но я не забываю о том, где мы. Разрываю поцелуй и утыкаюсь ему в шею.

Джек тут же убирает руки из-под моей одежды, обнимает меня за талию, и это так успокаивающе, словно он удерживает меня. Как будто здесь есть нечто большее, чем просто контракт, как будто мы можем быть влюблены. Эта последняя мысль проносится в моей голове, прежде чем больно ужалить, и я отстраняюсь, чтобы заглянуть ему в глаза. Я смотрю на его прекрасное лицо и понимаю, чего хочу. Я хочу большего от Джека. Я хочу его целиком. Я хочу Джека.

Я целую его, не в силах сдержаться или контролировать свои стоны. Он приподнимается, трётся членом о моё чувствительное местечко. Искры экстаза вспыхивают и разгораются, пока я начинаю двигаться на нём. Джек хватает меня за талию и направляет, увеличивая темп. Внутри меня бушует огонь, и мне почти сносит крышу, когда я, вцепившись в подголовник, утыкаюсь лицом ему в шею. За закрытыми веками вспыхивают фейерверки, когда моя киска пульсирует, меня захлёстывает волной удовольствия, и накрывает оргазм. Я задыхаюсь и опять прячу лицо у него на груди.

— Я только что трахнула тебя через одежду, — шепчу я с ужасом, но вскоре ужас сменяется смехом. Джек крепче сжимает мою талию, и плечи его ходят ходуном. Когда я смотрю на него, вижу, что он смеётся. При виде этого зрелища у меня сводит живот, и я продолжаю хохотать.

— Да, трахнула, — соглашается он, широко улыбаясь.

И в этот момент у меня в голове проносится целый список «что, если». Что, если бы это было по-настоящему? Что, если бы Джек улыбался всегда? Что, если бы я честно призналась в своих чувствах к нему? От этого последнего вопроса салон машины сжимается вокруг нас, а я становлюсь огромной.

— Ты так гнусно вёл себя со мной, когда мы были детьми, — сжав его плечо, я прикусываю губу, когда его улыбка тает. Его глаза темнеют, и моя веселость превращается в нечто, близкое к панике.

— Я тоже не припомню, чтобы ты когда-нибудь была ко мне добра.

Меня удивляют его слова; похоже, он обижен. Как будто я могла когда-нибудь обидеть Джека.

— Уверена — ты первый это начал. Ты сказал мне, что я отребье.

— Мейв, я такого не помню, — он водит ладонями вверх-вниз вдоль моего позвоночника. Я не уверена, осознает ли он свои движения, но все клеточки моего тела ощущают каждый дюйм Джека. Подо мной всё ещё его твёрдый, как камень, член, и любое движение посылает дрожь сквозь меня.

— Твой отец не хотел, чтобы Дана играла со мной, — по-детски и мелочно жалуюсь я, но его слова оказали на меня в детстве большое влияние. Они пробили брешь в моей душе и оставили незаживающую рану.

— Моя мать хотела, чтобы Дана росла нормальным ребенком. Поэтому ей разрешили иметь друзей. Отец был другого мнения. Он не желал, чтобы ты общалась с Даной. Вдруг, ты рассказала бы ей что-нибудь о нас. Но рисковать расстраивать мать он не собирался.

Я слышу доводы Джека, но они не могут стереть из моей памяти тот день, который так много изменил в моей жизни.

— Мне так жаль, Мейв. Знаю, что был жесток к тебе. Я ревновал. Ты была недосягаема, табу и в то же время неизменно оказывалась где-то поблизости, бросая вызов одним своим взглядом. — он гладит меня по щеке и грустно улыбается, словно воспоминания его ранят. — Даже маленькая ты была прекрасна. Ты всегда была центром моего внимания.

Я замираю, почти не дыша, вслушиваясь в каждое слово. Я околдована.

Джек переводит взгляд на мои губы.

— В тот день ты сказал мне, что я отребье и что твой отец не хочет, чтобы Дана играла со мной. Я убежала домой. — у меня на затылке выступают капельки пота, а инстинкт самосохранения кричит мне, чтобы я ничего ему не рассказывала. Я не обращаю внимания на его рёв. — Я добралась до дома, и в тот же вечер отец ушёл от нас.

Джек застывает, так и не успев сомкнуть руки за моей спиной.

— Он ушёл и так и не вернулся, — я не плачу, но кажется, будто стена, которую я возвела внутри себя, пульсирует и дышит, словно кто-то стучит с другой стороны, ища освобождения, которое я не могу дать прямо сейчас. Мне кажется, я чувствую запах страха и отчаяния, как будто они обладают своим собственным, ни на что не похожим, ароматом.

— Я винила тебя и твою мать в том, что вы разрушили мою жизнь. А теперь я начинаю думать, что ошибалась, — я не вправе считать маму ответственной за действия папы. Не больше, чем могу считать Джека в ответе за жестокое обращение его отца. Он был ребёнком, которого неправильно воспитывали.

Джек молча притягивает меня к своей груди, одной рукой закрывая мне ухо. Я не сопротивляюсь, заслушавшись стуком его колотящегося сердца; это — как стук дождя о ветровое стекло. Этот звук успокаивает меня, и я закрываю глаза.

Какое-то время мы сидим так, в нашем собственном маленьком безопасном мире.

— Я не знал, — слова рокочут в груди Джека.

Прижимаю руку к его сердцу.

— Ты был всего лишь ребёнком, а я принимала всё слишком близко к сердцу, — я смотрю на свою руку, лежащую на его стучащем сердце.

— Я не знал о твоём отце.

Я хочу посмотреть на Джека, но не двигаюсь с места. Здесь мне безопасно.

— Я не рассказывала об этом, — это было слишком больно.

— Как мне всё исправить?

Наконец, я сползаю с груди Джека. Мне нужно видеть его лицо. Я улыбаюсь, пытаясь изгнать из его взгляда хоть часть беспокойства.

— Всё в порядке. — разглаживаю морщины, прорезавшие его лоб, и он расслабляется. — Я не забуду никогда то, что ты сделал для Деклана. Спасибо огромное. — собираюсь поцеловать его в губы, но он отворачивается от