Карета тут же встала. А Агнес выглянула из окна и произнесла, показывая пальцем на шапки:

— Покажи, что у тебя есть.

Расторопный продавец, который только что болтал с соседом, тут же кинулся к ней со всеми шапками, что были привязаны к шесту:

— Какую вам угодно посмотреть, госпожа?

Агнес некоторое время выбирала, разглядывая шапки, и потом сказала:

— Вот ту, красную, с фазаньим пером.

— Ах, как хорош ваш выбор, — тут же забубнил продавец, отцепляя шапку от палки, — все благородные девицы, что не замужем, такие носят.

— Девицы? — Агнес взяла шапку в руки. — Что ты врёшь, дурак? Разве девы в нашем городе такие носят? Не видела я таких шапок на головах дев. Я вообще её для юноши покупаю.

— Конечно-конечно, — ничуть не смутился торговец, — для юноши лучше и быть не может. Вон какое перо у неё, и такую красную шапку все издали будут видеть.

— Ну и сколько? — спросила девушка.

— Восемьдесят пять крейцеров, добрая госпожа, — с улыбкой сообщил торговец.

— Восемьдесят пять? — это было явно недорого для фетровой шапки красного цвета, да ещё и с большим пером. Но в Агнес давно поселилась женская страсть к торговле. — Шестьдесят дам.

— Госпожа моя! — шляпник даже в лице переменился. — Да разве ж это цена, я по такой лёгкой цене отдаю из-за праздника, иначе талер бы просил. Вы поглядите, какой фетр, на нём ножками вашими прыгать можно, он всё одно форму удержит, а перо? А краска какова? Дайте хоть восемьдесят!

— Думаешь одурачить меня, подлец? — почти без злобы говорит Агнес. Она даже подумывает так у него шапку забрать, без денег, и уверена, что заберёт, если надумает, коли не решила бы раньше для себя в городе силы свои не применять по мелочи и без надобности. И она говорит ему так убедительно, как умеет: — Думаешь, что молодая женщина перед тобой — так одурачишь её? Нет, не выйдет. Давай за шестьдесят крейцеров шапку. Соглашайся немедля, прохвост.

Она кидает ему монету.

— Хорошо, хорошо, госпожа, — сразу говорит продавец, поймав талер, ему, торговцу, что всю жизнь торгует, и в голову не придёт перечить такой… деве. Он и сам не понимает, почему согласился, но уже лезет в кошель за сдачей. Отсчитывает, причём медь отдать ей не решается. Берёт серебро, да и то самое новое, не потёртое.

А когда девица уезжает, торговец отчего-то чувствует облегчение. И Бог с ним, что не взял за хорошую шапку хорошую цену, шапок таких он ещё сделает, а вот торговаться с этой злой девицей ему было на удивление в тягость.

А вот Агнес чувствовала себя, наоборот, прекрасно. Она получила то, что хотела, и по той цене, что ей была мила. Шапку она купила… Конечно, для юного булочника с крепкими руками, вдруг вправду придёт, не побоится. Вот как раз подарок ему к празднику будет. Она от мысли, что он может к ней прийти сегодня, вдруг немного заволновалась. Это ж нужно ужин приготовить. Нужно новую нижнюю рубаху надеть, чистую, мало ли что. А что может случиться? Да ничего не может, разве она покажет мужику свою рубаху? Разве допустит до себя? Он же из бюргеров, да ещё и работник. Нет, конечно. Главное, вина много не пить. Да, вина она вообще не велит подавать. И тут она уже волноваться стала не на шутку. Даже дурища Ута, что сидела напротив, и та заметила это:

— Госпожа, дурно вам?

— Если ко мне гости сегодня будут, так вели горбунье вина на стол не подавать, — чуть не закричала Агнес.

— Гости будут? Это тот наглый булочник, что на двери кареты вис? — уточнила служанка.

Агнес даже застеснялась. Подумала, что служанка будет смеяться над ней, что она таких низких гостей принимает, и, собравшись, сказала строго:

— Не твоё дело, сказано тебе на стол вина для гостей сегодня не ставить.

— Как изволите, скажу горбунье, чтобы не ставила, — послушно сказала служанка. Она знала уже свою госпожу, уж лучше ей не перечить и на всё отвечать согласием, когда она так волнуется.

Глава 25

Подарков было столько, что дворовые устали вино, пиво, масло и мёд в подвал спускать. Посуду, серебрёную и простую, расставить было некуда, отрезы шёлка, бархата, дорогого сукна сложили в большой сундук, так его закрыть потом не смогли. Хлопот было много. Тут как раз последние свободные покои для монахини, для матери Амелии готовили. Кровать искали. Хорошо, что монашка была проста. Кровать просила малую. Брат Ипполит ей свою уступил. Перенесли также туда комод, зеркало, столик. От перин она отказалась, попросив одеяла. Больше в доме свободных комнат не было.

Волков сразу понял, что с этой старой монашкой он ещё хлебнёт лиха. Только в доме появилась, только за стол села, так сразу свои порядки заводить стала:

— Отчего же у вас нескоромной еды не подают? — говорила она, поджав губы и глядя, как дворовые девки носят на стол блюда с жареной колбасой и бобы в жирной подливе. — Вы никак Рыцарь Божий?

— Так поста сейчас нет, к чему постное? — нехотя ответил Волков, видя, что Бригитт совсем не хочет отвечать монахине.

— Постное в любое время хорошо, — не успокаивалась мать Амелия.

— Дело моё война, — снова отвечал ей кавалер, — много я на постной еде навоюю? И жена моя беременна, ей тоже постное ни к чему.

— Постное всем полезно, в доме епископа всегда постный стол был. И в пост, и в жирные дни. Там и репа с маслом, и капуста кислая, и просо с постным маслом, и яблоки мочёные, и сухие фрукты, — продолжала монахиня.

— Госпожа Ланге, — произнёс кавалер, не дослушав её, — распорядитесь, чтобы впредь на столе было постное, капуста, репа, ещё что там…

— Да, господин, — сразу согласилась Бригитт.

Думал он, что на том всё и закончится, да какое там!

— Отчего же вы вино подаёте к столу неразбавленное? — тут же продолжала мать Амелия.

— Вино я пью неразбавленное, — ответил кавалер.

— А супруге вашей теперь неразбавленное пить нельзя. Даже пиво ей такое нельзя, — монахиня с отвращением заглянула в кувшин. — Вон какое оно у вас чёрное да крепкое. Пиво ей нужно светлое.

— Госпожа Ланге, велите госпоже Эшбахт отныне вино подавать разбавленное, а пиво для неё брать в трактире, оно там как раз для беременных, почти вода, — чтобы не спорить с противной бабой, сказал Волков. Сам же наливал себе этого чёрного и крепкого пива, о котором говорила