От мысли, пришедшей внезапно в голову, Барбаросса подскочил с кушетки. Сняв с груди веревочку с ключиком, он отпер выдвижной ящик в буфете и достал из него шкатулку. В шкатулке хранились аккуратно сложенные клочки бумаги – донесения, полученные с голубиной почтой. Капитан пиратского корабля вытащил последнее, прилетевшее две недели тому назад, развернул его и, прочитав, от досады изо всех сил хлопнул себя по ляжке. Три тысячи чертей! Как же он такое позабыл?! Но разве мог он предположить, что «Гвипуско» унесет так далеко от испанского берега! Хорошо еще, что непоправимое не случилось! Но с остальным безобразием что теперь делать?! Удастся ли выкрутиться из положения, в которое он сам себя загнал по непростительной забывчивости и недостатку внимания? Три тысячи чертей!!!

В приоткрытое окно задувал свежий ветерок, гнавший каракку к берегам Испании. От планов на ближайшее будущее мысли Барбароссы незаметно уплыли в прошлое, сначала недавнее, а затем, словно ком со снежной горы, покатились все дальше и дальше.

Оказавшись в новгородском порту, Афанасий побрел вдоль причалов, разглядывая пришвартованные корабли. Среди шитиков, шнек, беспалубных ладей и разной величины шлюпок выделялось крупное двухмачтовое судно под флагом с изображением черного двуглавого орла, хищно растопырившего когти. Над кормой возвышалась платформа с зубчатым ограждением, такая же, но поменьше, была приделана и на носу.

«Ладно устроено, – подумал Афанасий, – с таких платформ противника бить самое милое дело».

Он подошел ближе, но из-за высоких бортов судна ничего не удавалось разглядеть. Под палубной надстройкой в бортах были прорезаны окна, закрытые толстым стеклом. Стекло Афанасий видел только в Спасо-Каменной обители, стоило оно немало, даже у бояр и воевод окна в горницах были по старинке затянуты бычьим пузырем.

Судя по суете матросов, судно готовилось к отплытию. Афанасий постоял немного, с завистью разглядывая чистые, словно только что вымытые борта, отдраенные сходни светлого дерева с любовно заглаженными краями, вдохнул запах открытой воды и свежей рыбы, вздохнул, припомнив детство на Кубенском озере, и двинулся было дальше. Но тут до его слуха донесся разговор, начавшийся сразу на высоких тонах и быстро сорвавшийся на крик.

– Где Эрик? – требовательно прорычал низкий бас. – Пора сниматься, больше нельзя его ждать!

– Герр капитан, – заискивающе отозвался писклявый голосок, – боюсь, Эрик не вернется.

– Что значит не вернется?! – загремел капитан.

– Сегодня утром мы зашли в корчму промочить горло перед плаванием, – пустился в объяснения писклявый голос. – Вы ведь не разрешаете на корабле даже губы смочить, поэтому мы и решили перед отплытием взять свое.

Разговор шел на ливонском или, как поправлял Афанасия преподобный Ефросин, на языке Неметчины, немецком.

Основам этого языка обучил василисков Онисифор, ведь в землю ливонскую они хаживали чаще всего. А преподобный, развлечения ради, частенько во время беседы переходил то на фряжский, то на гишпанский, то на ливонский.

Афанасий про себя злился, не понимая, какая может быть забава, если тебя на сотни верст вокруг никто не понимает! Но толку от его злости не было никакого, Ефросин хоть и замечал гримасу недовольства на лице бывшего василиска, но не успокаивался, то ли подтрунивая над безропотным учеником, то ли превращая забаву в учебу.

И вот пришло время пожинать плоды давних трудов. Чужеземный говор, невнятный уху новгородца, был вполне понятен Афанасию. Не до последнего слова и не сразу, но разобрать, о чем шел разговор, вполне получалось.

– Взять свое! – презрительно захохотал бас. – То есть напиться до поросячьего визга и завалиться спать под лавку?

– Вовсе нет, герр капитан! Залить меду, добрать браги и на борт. Мы так и собирались, но тут принесла нелегкая какую-то стерву портовую, начала она Эрика улещать, болтать что-то на своем языке да титьками призывно трясти. Ну, Эрик распалился, посадил ее на колени, стал уже прилаживать, а тут явился хахаль этой стервы и полез в драку.

– В драку с Эриком? – удивился капитан. – Смелые, однако, люди в новгородских корчмах!

– Да хахаль пьяный был, на ногах еле держался. Вроде не видел, кого задирает. Эрик его просто отпихнул, тот улетел в угол, голову разбил. Стерва в крик, людишки лихие набежали, давай шум поднимать, деньги требовать. Мы поняли, что все подстроено, стали к выходу пробиваться, тут Эрику кто-то нож в спину и засадил.

– Ув-ва! – вскричал капитан. – Где же он?

– Ну, мы немножко разнервничались, – продолжил писклявый, – порушили скамейки в кабаке, столы разбили.

– А мебель-то при чем?

– Так мы ее о хари эти паскудные разбили да о хребты позорные. Выгнали вон лихоимцев, взялись за Эрика, а тот уже не дышит. Пришлось одежду его разделить, а тело в корчме оставить, пусть корчмарь разбирается, если не умеет поддерживать порядок в своем заведении. В общем, не ждите Эрика, он не вернется!

– Хорошенькую новость ты принес, Питер, перед самым выходом в море! – пробасил капитан. – Где мне теперь искать командира охраны?

– Мало у нас хороших бойцов?

– Бойцы бойцами, да тут голова нужна. И меч, кстати, тоже. Обратно через Ладогу идти, по Неве подниматься! Каждый клинок на счету!

Афанасий отодвинул в сторону матроса, загораживающего сходни, и решительно двинулся на корабль.

– Кудой? – на ломаном русском заорал матрос. – Низзя!

– Поговорить с герром капитаном, – по-ливонски ответил Афанасий застывшему от изумления матросу.

На палубе царили чистота и порядок, словно команда только что завершила уборку. Капитан, высокий, дородный мужчина с обветренным лицом, одетый в коричневый камзол, разукрашенный золотыми позументами, уставился на незнакомца. Взгляд его маленьких блестящих глаз, расположенных близко к массивному носу, выражал недоверие и недоброжелательство.

– Ти кто? – спросил он по-русски.

– Я слышал, – медленно выговаривая слова, ответил на ливонском Афанасий, – вы ищете бойца. Возьмите меня.

– Тебя? – удивленно произнес капитан, подходя ближе и словно ощупывая незнакомца внимательным взглядом. – А что ты умеешь?

Следом за ним подошел высокий юноша с испитым лицом и мешками под глазами, видимо обладатель писклявого голоса. Кадык на длинной красной шее дергался, словно его обладатель непрестанно сглатывал слюну. Руку юноша держал на рукояти меча, а узкие бесцветные губы кривились в презрительной усмешке.

– Умею убивать, – твердо произнес Афанасий. – Это ведь как раз то, что вам нужно.

– А язык наш откуда знаешь?

– Отец научил. Он нанимался охранником на ганзейские суда, – ответил Афанасий.

– Были такие, помню, – согласился капитан. – Ну-ка, проверь его, Питер, – приказал он юноше.

Тот мгновенно выхватил меч и ткнул Афанасия в грудь. Меч не сумел даже прикоснуться к кольчуге, Афанасий отскочил, вырвал свой меч из