«Из кремлевских сфер я знал такую версию события. 1 марта у Сталина был обычный деловой день. Было заседание в Кремле. Затем все приехали на ближнюю ужинать. К столу по традиции подавались горячие, жирные, с острыми приправами и пряностями кавказские, русские, украинские блюда: харчо, чахохбили, борщ и жареная колбаса, икра, белая и красная рыба. Набор коньяков, водок, вин, лимонада. Как всегда, прислуги никакой не было: каждый наливал и накладывал себе сам. Разъехались по домам далеко за полночь».

Тут надо сделать небольшое отступление. В сталиниане большое место занимают воспоминания Шепилова. Как правило, они не только неточны, но большей частью неверны. Из приведенного выше отрывка следует, что 1 марта у Сталина был рабочий день. Между тем это было воскресенье. Потом, не найдено никаких следов пребывания Сталина в этот день в своем рабочем кабинете в Кремле. Описание меню на даче Сталина явно списано с меню московского грузинского ресторана «Арагви». На самом же деле, как это следует из воспоминаний почетного чекиста, полковника КГБ в отставке Геннадия Коломенцева, который руководил особой кремлевской кухней, в повседневной жизни Сталин очень просто питался: «Грузин, но грузинских блюд себе почти не заказывал. Наверное, потому, что прожил в основном среди русских. Любил пельмени. Видно, ссылка в Сибирь сказалась. Любил простые щи, хотя, конечно, у нас их готовили так, что любой гурман пальчики оближет. У нас на кухне повара настоящие асы были.

Но особенно любил Сталин знаете что? Сталин любил печеную картошку в “мундире”! В духовке печенную» (газета «Версия», 3–9 марта 2003 г.).

Как утверждают очевидцы, в последние годы жизни ему вдруг взбрело в голову поджаривать в камине мясо на шампурах. Шашлыки не получались. И он по-детски сердился.

Читатель теперь удостоверился, что верить Шепилову нельзя. По мере нашего повествования будет приведено еще много подобных ошибок, допущенных человеком с самой длинной в СССР фамилией. В июне 1957 года он поддержал Маленкова, Молотова и Кагановича в их борьбе против Хрущева, которому удалось разгромить эту «антипартийную группу», получившую название по фамилиям основных ее участников. Шепилов упоминался как «примкнувший к ним Шепилов».

Никита Хрущев:

«Мы кончили ужин, наверное, в пять или шесть утра. Обычное время, когда кончались его “обеды”. Сталин был навеселе, в очень хорошем расположении духа. Ничто не свидетельствовало, что может случиться какая-то неожиданность. Распрощались мы и разъехались.

Когда выходили в вестибюль, Сталин, как обычно, пошел проводить нас. Он много шутил, замахнулся вроде бы пальцем и ткнул меня в живот, назвав Микитой. Когда он бывал в хорошем расположении духа, то всегда называл меня по-украински Микитой. Мы тоже уехали в хорошем настроении, потому что ничего плохого за обедом не случилось, а не всегда обеды кончались в таком добром тоне».

В ночь с двадцать восьмого февраля на первое марта на посту у входа в главный дом дачи Сталина стоял молодой офицер госбезопасности Сергей Гусаров. Будучи седым полковником, он вспоминал, что видел тогда, как примерно в четыре часа утра из дома вышли Маленков, Берия и Хрущев. Ему запомнилось, что Маленков тогда облегченно вздохнул, и все они разъехались по домам. Непонятно, почему-то он обошел вниманием колоритную фигуру Булганина. Уехать в другое время или через другие ворота Булганин не мог.

Сказанное Хрущевым и Лозгачевым почти совпадает, хотя Хрущев, который умер (в 1971 г.) задолго до «откровений» Лозгачева (1977 г.), слышать их не мог, а воспоминания Хрущева вышли намного позже, чтобы их смог прочесть и использовать Лозгачев. Не исключено, однако, что эту легенду могли сочинить намного раньше. Потом, в разное время, в разной интерпретации она увидела свет.

Лозгачев:

«А когда Хозяин гостей провожал, то прикрепленный Хрусталев Иван Васильевич закрывал за ними двери и видел Хозяина, а тот сказал ему:

– Ложитесь-ка вы спать. Мне ничего не надо. И я тоже ложусь. Вы мне сегодня не понадобитесь».

Охрана не имела права спать. На то она и охрана, причем сменная.

Лозгачев удивляется: «И Хрусталев пришел и радостно говорит:

«Ну, ребята, никогда такого распоряжения не было… И передал нам слова Хозяина…»

Здесь Лозгачев заметил: «И правда, за все время, что я работал, это был единственный раз, когда Хозяин сказал: “Ложитесь спать…” Обычно спросит: “Спать хочешь?” – и просверлит тебя глазами с ног до головы. Ну, какой тут сон!.. Мы были, конечно, очень довольны, получив такое указание, и смело легли спать. Проспали до 10 часов утра».

Подозрительность Сталина общеизвестна. Рассказывают, что в последние годы жизни он взял в привычку по вечерам подходить к окнам и подолгу пристально всматривался в глубину заснеженного двора. Искал чужие следы, хотя знал, что его дача надежно охраняется. Потом он вообще запретил убирать под окнами снег. Зная его такую слабость, Сталину стелили постель в разных комнатах, он сам выбирал, где ему ночью спать.

Приставленную к Сталину охрану регулярно (днем и ночью) проверяли, поэтому Лозгачев на всякий случай сообщает: «Что делал Хрусталев с 5 часов утра до 10 часов утра, мы не знаем». Хотя бы один бодрствующий в охране должен был оставаться для того, чтобы отвечать дежурным по Министерству госбезопасности, обзванивающим посты. На него при необходимости потом можно было бы свалить все, что угодно.

Эдвард Радзинский:

«В 1977 году на очередную годовщину смерти Сталина бывший офицер его охраны А. Рыбин собрал оставшихся в живых коллег, несших службу на ближней даче в мартовские дни 1953 года, и записал их рассказы. Многое там сходилось. Только вот охранник Старостин ничего не знал о разрешении Сталина: “Всем спать”». Заинтересовавшись этим, Эдвард Радзинский решил встретиться с Лозгачевым. «Он оказался маленьким, еще крепким, широкоплечим стариком с доброй улыбкой». В его квартирке в Крылатском (элитный «спальный» район Москвы) на крохотной кухне Радзинский записал его «показания». Этот эпизод был прояснен: «Подождите, но при чем тут Хрусталев? Ведь вы не говорили, что Хрусталев тоже был на даче.

– Прикрепленный Хрусталев был на даче только до десяти утра, потом он уехал отдыхать. Его сменил Старостин Михаил Гаврилович. Странного приказа Хозяина он попросту не слышал! Раз охрана “спала”, значит, ничего из того, что могло происходить на даче Сталина в ночь на 1 марта, они “видеть не могли”». Причем это должно было быть нечто очень важное, намного более опасное для них, чем воинское преступление – сон на ответственном посту. Подтвердить, что охранников послали спать, Сталин уже не мог, а Хрусталев после смерти Сталина на короткое время был препровожден на Лубянку. Его быстро выпустили. Вскоре он скоропостижно скончался. Говорят, что от обрушившихся на него «переживаний».

Дослушаем Лозгачева:

«Утром все мы взялись каждый за свое дело. Тем временем произошла суточная смена личной охраны Сталина. Общее беспокойство на даче возникло в районе 12 часов дня».

Всем было хорошо известно, что день Сталина обычно начинался в 10–11 часов утра и заканчивался глубокой ночью. Его режим работы распространялся на всех членов правительства и ЦК партии. «В Москве, пишет министр торговли СССР Д. Павлов («Стойкость». М.: Политиздат, 1983), я столкнулся с необычным режимом работы. Руководители наркоматов, центральных учреждений приходили на