Шрифт:
Закладка:
Однако реальность быстро напомнила о себе. Сурово и беспощадно. Таня. Ее искали весь день и, надеюсь, всю ночь. Нашли? И если нашли, то… в каком виде?
— О-о, вот это встреча! — папа, услышав, что я здесь, обрадовался и зашел к нам в комнату. — Оля, наш деловой сын вернулся!
Мама буквально материализовалась рядом, все трое теперь смотрели на меня, спрашивали, как дела, что нового, трепали по плечу, обнимали. А я тоже на них смотрел — улыбаясь, чувствуя, что все не так плохо, пока есть семья.
— Как же я вас всех люблю, — сказал твердо, от всей души, а сам с трудом подавил решившие меня задушить слезы. И как давно я стал таким сентиментальным? Каменев Вадик, пятьдесят два годика…
— Пойдемте завтракать, — предложила мама, когда распалась наша куча-мала из объятий.
Я немного задержался и набрал наш зал. Ответила Юлька, которая после ночной смены голосом напоминала восставшего зомби. Нет, никаких новостей, парни еще не появлялись. Впрочем, и время сейчас только едва семь утра. Помедлив, набрал рабочий Маши Терешенко. Никто не ответил — либо еще на поисках, либо… Даже не знаю. А на домашний звонить слишком рано.
На кухне было так же, как и всегда, только… Стол блестел новой клеенкой, в хлебнице лежал ароматный «Дарницкий», который мы раньше всегда экономили. Вроде бы мелочь, а видно, что деньги в доме теперь водятся. Кстати, полотенца новые появились — пусть тоже вафельные, как раньше, но пока еще белые, чистые, накрахмаленные. Цветы на подоконнике, ну, здесь я не уверен, мама любит всякую зелень, это они с соседками меняются.
И… нет, изменилось еще кое-что. Мама выглядела бледновато, а перед завтраком выпила какую-то таблетку. Вот оно. До онкологии еще несколько лет, но она уже прощупывает эту нестарую женщину, мою маму. Сперва легкие головокружения, одышка, подозрение на сердечную недостаточность. Потом эуфиллин в ежедневном режиме, дежурный баллончик с сальбутамолом и новое подозрение — бронхиальная астма. И уже потом… Нет, больше я тянуть с этим не буду!
— Мам, ты что-то плоховато выглядишь, — я намазывал хлеб «Рамой», редкостной дрянью, которую в рекламе выдавали за масло. — Извини, конечно, женщинам так нельзя говорить, но я твой сын, беспокоюсь.
— Устала просто, голова немного подкруживается, — улыбнулась мама. — Места сократили, а работы осталось столько же. Вот и трудимся с оставшимися девчонками каждая за троих.
— Как сократили? — удивился я. — К вам же АРПовских должны направить, значит, деньги есть, и есть чем платить.
— Это, сын, к нам в гараж слесарей перекидывают, — напомнил папа, подсказав мне причину сокращений.
— Вот Кондратюк, ну и сволочь! — выругался я.
— Кондратюк? — нахмурилась мама. — Наш мэр?
— Он, а кто же еще! Слесарей с АРПа перегнал, а бюджет на автовокзале тот же остался. Вот они вас и сокращают, чтобы дармоедов Геслеровских обеспечить.
Нет, я не чувствовал своей вины. Это не из-за моего предприятия Кондратюк с Дядей Гошей затеяли подобную комбинацию. АРП в любом случае был бы разорен и распродан, а через тридцать лет на его месте вообще жилой комплекс будет… То есть мог бы появиться, но фигули на рогули. Там будет мой завод. Но до этого вот значит как. Уплотняет мэр городские рабочие места.
— Зря ты так, сын, — папа покачал головой. — Мужикам тоже работа нужна. Да и тем более там теперь ваше предприятие будет, разве не так?
— Ох, папа, ты даже не представляешь, какие там лентяи, — я покачал головой. — А выгоняют из-за них женщин-кассиров, как мама.
Есть у меня подозрение, что ее-то как раз не тронули из-за меня. Кондратюку же сказали, чтобы меня никоим образом не касался, а он трусливый. Вызнал наверняка, где мои предки трудятся, и перестраховался. Но ухо, пожалуй, нужно держать востро. Сейчас не тронул, потом может передумать, если осмелеет.
— Давай-ка ты, мам, пошлешь далеко и надолго свой автовокзал с переработками и будешь дома сидеть. Бизнес идет, деньги есть. А потом…
— Нет, Вадик, я не смогу без работы, — перебила мама, покачав головой. — Я умру дома.
И это была правда. Как только ей поставили диагноз в моей прошлой жизни, она перестала работать. И как будто сгорела в момент. Словно эта дебильная касса на автовокзале продлевала ей жизнь.
— Тогда баш на баш, — я посмотрел на нее. — Остаешься работать, но пройдешь полный медицинский осмотр.
— Правильно, сын, — поддержал меня папа. — Впервые за всю жизнь мама таблетки пить стала, а в больницу не идет, непорядок. Так что, Оля, нас больше, не сопротивляйся.
— Я тоже за то, чтобы мама была здоровой! — пискнул Серега.
— Без вариантов, — подытожил я. — Иди сдаваться Тамаре Ефремовне, пусть тебе назначает полный спектр анализов.
Мама еще посопротивлялась, но в итоге сдалась. И это был прям удачный момент. Еще совсем недавно, когда она полыхала энергией во всю сторону, бесполезно было даже предлагать. Мама до мозга костей была советским человеком — умри, но работай. Если не ты, то кто. И, конечно же, главный хит: отдохнем на пенсии. А теперь вот голова закружилась, и явно не первый день, мы же втроем с папой и Серегой надавили. Теперь, главное, не дать ей увильнуть. Проследить, чтобы и к Тамаре Ефремовне сходила, и по всем обследованиям пробежалась.
Позавтракали, теперь пора по делам. Я выглянул в окно, мазнул взглядом по стадиону. Саня! Вот ведь неубиваемый человек, уже турник расшатывает. Надо бы Дюсу с Илюхой набрать, пусть тоже выходят. А то мы с этим нашими ночевками в офисе на традицию начали забивать.
— Сегодня на ужин придешь? — с плохо скрытой надеждой в голосе уточнила мама уже у двери.
— Не знаю, — я покачал головой. — Не буду обещать.
— Отстань, мать, сын уже вырос, — шутливо проворчал папа. — Деньги крутит, бизнес налаживает. Все, пока, Вадик!
— Пока! — Серега опять не выдержал и бросился меня обнимать, мне даже неловко стало. Надо его взять с собой как-нибудь, только не за приставку посадить, а к нам в кабинет, чтобы видел, как люди работают.
— Пока-пока!
