меня: «Кто спроектировал это здание – такое мощное, но вместе с тем легкое? Такое нарядное и элегантное, но в то же время сдержанное». А я отвечу: «Ах, это! Это одна из ранних работ моего сына Дирка де Йонга».

Но Дирк покачал головой, печально попыхивая трубкой:

– Ты не понимаешь, мама. Все идет чертовски медленно. Ты и не заметишь, как мне уже стукнет тридцать. А кто я такой? Занимаю у Холлиса должность чуть выше мальчика на побегушках.

В университетские годы Дирк часто общался с Арнольдами – Юджином и Паулой, но Селине иногда казалось, что он неохотно участвует в их вечеринках и веселых уикендах. И она была довольна, что их отношения складываются именно так, догадываясь, что сына останавливают деньги. Это хорошо, что он начал понимать разницу их положения. Юджин имел собственную машину – одну из пяти в гараже Арнольдов. Паула тоже. Она была одной из первых девушек в Чикаго, водивших автомобиль на бензине. Носилась по городским бульварам, будучи еще почти совсем девчонкой в коротенькой юбке. Но водила умело, рискованно и совершенно спокойно. Пауле очень нравился Дирк. И Селина это тоже знала. Правда, в последние год-два он мало говорил о ней, а это означало, как догадывалась Селина, что сын о чем-то сильно переживает.

Иногда Паула и Юджин приезжали на ферму, за поразительно ничтожное время преодолевая расстояние от своего нового дома на северном побережье до жилища де Йонгов далеко на юге. Юджин появлялся в щегольском кепи, лондонском плаще свободного покроя, бриджах, странных громоздких башмаках явно английского производства и в пиджаке, сидевшем на нем с тщательно продуманной небрежностью. Пауле не нравилась спортивная одежда. Не ее стиль, говорила она. Худенькая, смуглая и жизнерадостная, она любила элегантные наряды из крепа и шифона. На изящных ножках носила шелковые чулки и туфельки с пряжками. Томные глаза были прекрасны. Она не скрывала, что обожает роскошь.

– Придется мне выйти замуж за мешок с деньгами, – заявила она. – Ведь теперь, когда бедного дедушку перестали называть мясным бароном и отобрали у него невесть сколько миллионов, нас практически выставили на улицу.

– По тебе сразу видно! – отвечал Дирк, и в его голосе звучала горечь.

– Но так и есть. Ты же знаешь про все эти дурацкие разоблачения за последние десять лет или даже больше. Бедный папа! Конечно, дедушка действовал весьма жестко, тут не поспоришь. Я прочла некоторые сообщения о его последнем обвинительном заключении – тысяча девятьсот десятого года – и должна сказать, по-моему, рядом со стариной Огом Джесси Джеймс [18] просто филантроп. Думаю, дорогой дедушка – в его-то возрасте! – должен был бы немного бояться, ведь когда тебе за семьдесят, наверняка возникают сомнения и страхи, касающиеся наказания в загробном мире. Но только не у нашего старого пирата! Этот будет грабить, жечь и делить добычу, пока не потонет вместе с кораблем. Хотя мне кажется, старый корабль сейчас дал сильный крен. Отец тоже говорит, что, если не начнется война или не случится какой-нибудь другой катаклизм, что маловероятно, в консервной промышленности откроется течь.

– Какая изысканная метафора, – пробормотал Юджин.

Вчетвером – Паула, Дирк, Юджин и Селина – они сидели на просторной закрытой веранде, которую Селина пристроила к юго-западному углу дома. Паула, конечно, на качалке. Время от времени она дотрагивалась ленивой изящной ножкой до пола, придавая качалке вялое ускорение.

– Метафора и правда изысканная. Значит, можно ее продолжить. Дорогой Ог всегда был великолепным старым капитаном. А папа не более чем довольно посредственным вторым помощником. А для тебя, видишь ли, мой любимый братец, быть каютным юнгой – и то слишком много.

Юджин занялся семейным бизнесом год назад.

– А чего ты ожидала от человека, – рассердился он, – который ненавидит соленую свинину? Да и вообще любую свинину.

Юджин презирал консервный завод и все, что с ним связано.

Селина поднялась и подошла к краю веранды. Прикрыв рукой глаза, она посмотрела на поля.

– Вон Адам идет с последним грузом на сегодня. В город поедет. Корнелиус уехал час назад.

С фермы де Йонгов теперь ежедневно отправляли в город две большие груженые телеги. Селина подумывала о покупке грузовика – он не будет плестись, как лошади, и она сэкономит несколько часов. Спустившись на ступеньку, она собралась проследить, как Адам Брас загружает овощи. В конце лесенки Селина обернулась:

– Почему бы вам не остаться у нас на ужин? Поспорить вы можете за едой и поехать домой вечером, когда станет прохладнее.

– Я остаюсь, – сказала Паула. – Спасибо. Если у вас есть всякие овощи – приготовленные и сырые. Под приготовленными я имею в виду тушеные в сливках и сдобренные сливочным маслом. Позвольте мне пойти в поле и самой их собрать, как Мод Мюллер [19], Мария-Антуанетта или еще какая-нибудь поэтическая селянка.

В туфлях на высоком французском каблуке и в тонких, как паутинка, шелковых чулках Паула отправилась на грядки жирных, черноземных полей, а за ней Дирк с корзиной.

– Спаржа! – для начала потребовала она, а потом спросила: – Да где же она? Вот это и есть спаржа?

– Спаржу надо выкапывать, дурочка, – сказал Дирк, наклоняясь и вынимая из корзины острый, странно изогнутый нож, который используется для выкапывания и отрезания стебля спаржи от корня. – Стебель отрезается в земле на глубине трех или четырех дюймов.

– Дай я сама попробую!

Паула встала на колени, невзирая на грязь, испортила хорошую грядку прекрасных, нежных стеблей, поняла, что у нее ничего не получается, села и стала смотреть, как мастерски орудует ножом Дирк.

– Давай соберем еще редиску, кукурузу, помидоры, салат, горох, артишоки…

– Артишоки растут в Калифорнии, не в Иллинойсе.

Дирк был еще менее разговорчив, чем обычно, и явно в дурном расположении духа. Паула это заметила.

– Чего хмуришься, как Отелло?

– Ты серьезно сморозила эту глупость, что выйдешь замуж за богатого?

– Конечно, серьезно. За кого же, по-твоему, мне выходить?

Он молча посмотрел на нее, и она улыбнулась:

– Да уж, конечно. Разве я не стала бы идеальной женой фермера?

– Я не фермер.

– Ну, значит, архитектора. На своей работе чертежником в «Холлис и Спрейг» ты небось получаешь целых двадцать пять долларов в неделю.

– Тридцать пять, – хмуро отозвался Дирк.

– Не важно, дорогой мой. – Она вытянула вперед ногу: – Эти туфли стоят тридцать.

– Я не собираюсь всю жизнь получать тридцать пять долларов в неделю. У тебя вполне хватает мозгов, чтобы это понимать. Юджин не получал бы столько, если бы не был сыном своего отца.

– Внуком своего дедушки, – поправила его Паула. – Кстати, я не так уж уверена,