– Э-э-э. Ладно. Хм…

В аудитории он пересел на другое место, старался не встречаться с Мэтти взглядом, выскакивал в коридор, как только звенел звонок. Однажды он заметил, что она направляется к нему по двору, и почувствовал, что она намерена остановиться и заговорить с ним – возможно, в шутку упрекнуть. Он ускорил шаг и немного отклонился в сторону. Проходя мимо нее, он приподнял кепку и кивнул, продолжая глядеть прямо перед собой. Краем глаза он заметил, что на мгновение Мэтти в нерешительности остановилась на дорожке.

Дирка приняли в братство. Он всем сразу понравился. Раз или два Селина спрашивала: «Почему бы тебе снова не пригласить к нам эту милую Мэтти? Такая симпатичная девушка – скорее даже женщина. Но когда была здесь, она казалась такой молодой и веселой, правда? И к тому же очень умная. Из нее выйдет толк. Вот увидишь. Пригласи ее на следующие выходные, а?» Дирк топтался, откашливался и отворачивался.

«Ох, не знаю. Давно ее не видел. Наверное, она теперь общается с другими ребятами. Или еще что-нибудь».

Он старался не думать о своем поступке, потому что ему было по-настоящему стыдно. Ужасно стыдно. И тогда, спрятав подальше свой стыд, он сказал себе: «Ну и ладно!» Прошел месяц, и Селина опять предложила:

– Хорошо бы ты пригласил Мэтти на ужин в День благодарения. Если только она не уезжает домой, в чем я сомневаюсь. У нас будет индейка, тыквенный пирог и все, что положено. Ей понравится.

– Мэтти?

Он уже забыл ее имя.

– Да, конечно. Я ошиблась? Мэтти Швенгауэр?

– Ах, ее. Э-э-э… знаешь, я в последнее время с ней совсем не вижусь.

– О Дирк, неужели ты поссорился с этой милой девушкой?

Дирк решил объясниться:

– Послушай, мама. В университете много разных групп, понимаешь? И Мэтти ни одной из них не принадлежит. Тебе не понять, но дело обстоит именно так. Она… умная, веселая и вообще… но она сама по себе. Дружба с такой девушкой ничего не дает. К тому же, если задуматься, она не девушка, а женщина средних лет.

– Ничего не дает? – голос Селины звучал холодно и ровно. Когда глаза сына забегали, она продолжила: – Так вот, Дирк де Йонг, Мэтти Швенгауэр – одна из причин, по которой я отправила тебя в университет. Это то, что я считаю частью университетского образования. Из самых обычных разговоров с Мэтти ты можешь почерпнуть важные вещи. Я вовсе не хочу сказать, что ты не должен предпочитать ей хорошеньких молодых девушек твоего возраста – пожалуйста, общайся с ними! Будет странно, если ты этого не сделаешь. Но Мэтти… Мэтти – это жизнь. Помнишь ее рассказ про то, как она мыла посуду в кошерном ресторане на Двенадцатой улице? Хозяин одалживал тарелки и приборы на проведение ирландских и итальянских свадеб в их районе. Там преспокойно ели свинину и бог знает что еще, а на следующий день он снова подавал своим посетителям кошерную еду на этих самых тарелках.

Да, Дирк помнил. Селина написала Мэтти и пригласила ее к ним на ферму на День благодарения. Мэтти поблагодарила, но отказалась. «Я всегда буду вспоминать Вас с любовью», – написала она в ответном письме.

14

В первый год учебы Дирку не довелось ощутить прелесть неофициальных задушевных и доброжелательных бесед у камина в уставленном книжными стеллажами кабинете профессора, чья мудрость основывалась на сочетании классических знаний и современного подхода, чем и вдохновляла слушателей. В аудиториях Мидуэста профессора читали лекции, как читали на протяжении последних десяти или двадцати лет и как будут продолжать их читать, пока смерть или решение попечителей не положат этому конец. А вот более молодые профессора и преподаватели в элегантных серых костюмах и ярких галстуках вели себя на занятиях подчеркнуто раскованно, в чем, правда, частенько перебарщивали. Их манеры почти не отличались от студенческих, они лихо вставляли в речь жаргонные словечки, что вызывало громкий смех юношей и восхищенное хихиканье девушек. Но таким молодым Дирк все же предпочитал старых педантов. Когда перед каким-нибудь университетским мероприятием молодым нужно было неофициально побеседовать со студентами, начинали они обычно так: «Слушайте-ка, ребята…» На танцевальных вечерах они с легкостью позволяли себе «закадрить» какую-нибудь хорошенькую студенточку.

Два предмета у Дирка вели профессора-женщины. Дамы были уже далеко не молоды, если не сказать старухи. Выглядели они иссохшими, только глаза на лице оставались живыми. Носили нечто неопределенное и темное, не то коричневое, не то тускло-серое. Безжизненные волосы. Длинные, костлявые и вялые руки. Перед их глазами прошло множество студенческих групп – одна за другой, одна за другой. Аудитория ненадолго наполнялась свежими и молодыми лицами, которые вскоре замещались другими свежими и молодыми лицами. Так белые значки-кружочки ненадолго возникают на грифельной доске, но вскоре стираются, чтобы освободить место другим белым значкам-кружочкам. Одна из этих женщин, старшая, могла неожиданно оживиться подобно тому, как в потухшем камине вдруг начинает мерцать огонек. Несмотря на убийственно-притупляющий эффект тридцатилетнего преподавания, она чудом сохранила чувство юмора и некий сарказм. У нее был острый критический ум, стесненный условностями университетского сообщества, и душа классической старой девы.

Слушая этих двух дам, Дирк нервничал и раздражался. Мисс Юфимия Холлингсвуд имела привычку выделять голосом каждый третий или пятый слог в своей речи, например: «Рассмотрев приведенные факты в предлагаемом примере, нам надо сначала вспомнить историю и попытаться проанализировать выдающиеся…» Он чувствовал, что уже начинает ждать эти ударения и внутренне сжиматься, как от удара кувалдой по голове.

Мисс Лодж, наоборот, мямлила. На подступах к слову она принималась мекать, что приводило слушателей в исступление: «Перед м-э-э-э… геометрической м-э-э-э… задачей… м-э-э-э…» Дирк беспокойно ерзал на стуле, его руки сами собой сжимались в кулаки. Он спасался тем, что следил за тенью от дубовой ветки за окном, падавшей на освещенную солнцем доску позади преподавательницы.

Ранней весной Дирк и Селина снова обсуждали его учебу, сидя дома в Верхней Прерии у камина. Пять лет назад Селине сложили камин, и ее любовь к нему граничила с огнепоклонством. Она всегда разжигала его зимними вечерами и в холодные весенние ночи. Если Дирка не было дома, она долго сидела у огня, после того как все усталые домочадцы уже уходили спать. У ее ног, растянувшись, лежал Пом, старая дворняга де Йонгов, и предавался в старости такому наслаждению, о каком в своей шелудивой юности не мог и мечтать. Жители Верхней Прерии, проезжая мимо их фермы после редкой вечеринки или направляясь в поздний час на рынок, видели на стене в