удивлением смотрела на его элегантно скроенный костюм, тонкие, сильные и гладкие руки, изящные ботинки и кепку. – Я тоже. Из Айовы. – Она произносила «Айовай». – Я жила на ферме до двадцати семи лет. И всегда хотела уехать учиться. Но у нас вечно не хватало денег, а отправиться в город зарабатывать я не могла, потому что была старшая. Мама болела после рождения Эммы – это младшая, – всего-то нас девять. Маме очень хотелось, чтобы я поехала, и папе тоже, но ничего не получалось. Они не виноваты. У нас бывает так, что в одно лето страшная жара, дождя почти нет с весны до осени, кукуруза сохнет прямо на корню и становится как бумага. А на другой год так дождливо, что семена гниют в земле. Мама умерла, когда мне было двадцать шесть. Ребята к тому времени уже подросли. Через год папа снова женился, а я уехала работать в Де-Мойн. Там я прожила шесть лет. Но из-за брата не смогла много скопить. Он у нас бешеный. Когда папа женился, брат тоже приехал в Де-Мойн. Они с Эгги – это его вторая жена – плохо ладили. Пять лет назад я переехала в Чикаго… Работала везде, где могла. Разве только уголь не добывала. Но если бы пришлось, то и в шахту бы полезла.

Она рассказывала честно, простодушно. Дирку Мэтти была симпатична, и он жалел ее. Парень вообще был склонен к сочувствию. Ее слова бередили что-то в его душе, но в то же время смущали.

– Ты не представляешь, что для меня значит быть здесь… Все эти годы! Как я мечтала об этом! Даже сейчас мне кажется, что так не бывает. Я, конечно, осознаю все, что вижу вокруг себя, но до сих пор не могу поверить. Знаешь, это как будто спишь и тебе снится что-то прекрасное, а потом ты просыпаешься и обнаруживаешь, что все так и есть. Меня охватывает восторг просто от того, что я здесь нахожусь. «Я иду по университетскому двору, – говорю я себе. – Я студентка университета Мидуэст. Сейчас я пересекаю двор моего университета и направляюсь в аудиторию».

У нее было лоснящееся, искреннее, прекрасное лицо.

– Ну, это же хорошо, – без особого выражения отвечал Дирк. – Конечно, хорошо.

Он рассказал о Мэтти матери. Обычно он приезжал домой вечером пятницы и оставался до утра понедельника. Первое занятие в понедельник начиналось только в десять. Селину его рассказ заинтересовал и глубоко тронул.

– Как ты думаешь, не пригласить ли ее побыть у нас на ферме в субботу и воскресенье? Она могла бы приехать с тобой в пятницу и, если захочет, уехать в воскресенье вечером. Или остаться до понедельника и уехать с тобой вместе. У нас есть пустая комната, там тихо и прохладно. Она может делать что захочет. А я угощу ее сливками, свежими фруктами и овощами, какие ей понравятся. Мена испечет свой знаменитый кокосовый кекс. Адам привезет свежий кокос с Саут-Уотер-стрит.

Мэтти приехала к ним в одну из пятниц в конце октября. Стояло бабье лето, самое красивое время на иллинойсских прериях. Казалось, все кругом пронизано нежно-золотым светом. Как будто воздух превратился в жидкое золото и целительный бальзам. Кабачки и тыквы на фоне плодородной коричневой земли отражали этот свет, как и схваченные морозом листья кленов, поймавшие солнечный луч. На мили вокруг все выглядело изобильным и щедрым, словно сбылось некое пророчество: так прекрасная женщина-мать, родив детей и зная, что они в добром здравии, теперь сидит, спокойно взирая на мир, ласковая, пышногрудая и умиротворенная.

Лицо Мэтти Швенгауэр сияло. Когда они с Селиной пожали друг другу руки, Селина взглянула на гостью с любопытством и удивлением. Потом она шепнула Дирку:

– Но ты, кажется, говорил, что она некрасивая!

– Ну да, а разве нет?

– Да ты только посмотри на нее!

Мэтти Швенгауэр разговаривала с Меной Брас, работавшей в доме. Она стояла, упершись руками в полные бока и откинув назад красивую голову. Глаза ее горели, губы улыбались, так что были видны крепкие ровные зубы. Предметом беседы был новый сепаратор для производства сливок. Что-то ее развеселило, и она смеялась смехом юной девушки – беззаботным, естественным и раскрепощенным.

Два дня Мэтти делала что хотела, то есть помогала собирать в огороде овощи, доила коров, седлала лошадей, скакала по пастбищу на коне без седла. Она бродила по дороге, пробиралась сквозь лесные заросли, носила в волосах алый кленовый лист, спала как убитая с десяти до шести, с аппетитом ела сливки, фрукты, овощи, яйца, колбасу и кекс.

– Так вышло, что у нас на ферме я все это возненавидела, – сказала она, смеясь и немного смущаясь. – Наверное, потому что там у меня не было выбора. Но сейчас прошлые ощущения вернулись, и мне они приятны, потому что для меня такая жизнь вроде бы естественна. Так или иначе я прекрасно провожу у вас время, миссис де Йонг. Лучше не бывает!

Ее лицо светилось и казалось почти красивым.

– Если вы хотите, чтобы я вам поверила, – сказала Селина, – приезжайте еще.

Но Мэтти Швенгауэр больше не приехала. В начале следующей недели один из студентов подошел к Дирку. Это был третьекурсник, пользовавшийся влиянием в своей группе, член студенческого братства, в которое Дирк как раз собирался вступить. Без сомнения, очень нужный парень.

– Послушай, де Йонг, можно тебя на минутку? Надо бы поговорить. Тебе следует перестать общаться с этой девицей – Свингауэр или как ее там, – иначе в братство тебя не примут.

– Как это – перестать общаться?! Что с ней не так?

– Что не так? Ведь она же вольнослушательница! Ты знаешь, что про нее рассказывают? Она сама говорила одной небогатой девушке – вроде давала совет, как можно сэкономить, – что моется в ванне в университетской форме и белых чулках, чтоб много мыла не тратить. Стирает вещи прямо на себе! Это истинная правда!

В голове у Дирка возникла картинка: крупная Мэтти в костюме плотной вязки и в белых чулках сидит в ванне, наполовину наполненной водой, и трет одновременно и себя, и свои вещи. Картина смешная, но вместе с тем омерзительная. Девушку, конечно, жалко, но разве можно такое принять!

– Ты только вообрази! – говорил ему будущий «брат». – Мы не можем допустить, чтобы кто-то из нас общался с этой девицей. Тебе надо про нее забыть, ясно? Совершенно забыть. Иначе ребята не согласятся.

Дирк представил себе, как он отвечает, проявив истинное благородство: «Ребята не согласятся? Подумаешь! Она лучше всех вас, вместе взятых. Катитесь вы к черту!» –