играю для своей семьи. Все остальные фракции здесь, и они должны видеть единую семью Ла Роза. Мы не можем показать ни малейшего признака слабости. Поэтому, несмотря на то, что внутри у меня все болит, я обнимаю свою невесту и танцую.

На пятом круге я замечаю Софию, стоящую у края танцпола. Она снова с Томмазо, и он протягивает ей фляжку. Она смотрит в нашу сторону, делая глоток, и я отворачиваюсь. Мне так стыдно, что я стою здесь и держу Аврору перед ней.

— Может, хватит смотреть на нее, как маленький грустный щенок? — Аврора фыркает, пока мы танцуем медленный танец.

— Отвали. Я уже соглашаюсь с твоей ложью. Это не значит, что она должна мне нравиться.

— Нет, но это значит, что ты должен ее показывать.

Я качаю головой и отвожу взгляд от нее, возвращаясь к Софии.

— Поцелуй меня.

Я прекращаю танцевать и смотрю на Аврору. — Ты шутишь?

Она качает головой. — Поцелуй меня. Люди должны думать, что мы любим друг друга. Особенно те двое, которые знают о ребенке. И кто знает, рассказала ли твоя сестра Марсело.

Она кивает в сторону того места, где моя сестра сейчас стоит рядом с Софией и Марсело.

— Он не знает.

Я снова танцую.

— Как ты можешь быть уверен?

— Я могу сказать. В любом случае, если бы ты придерживалась нашей договоренности, тебе не пришлось бы сейчас об этом беспокоиться.

Я кипячусь, вспоминая опустошенное лицо Софии в столовой, когда Аврора сообщила новость.

— Я должна была убедиться, что у тебя не возникнет никаких безумных идей вроде того, чтобы бросить меня ради Софии. Можешь винить себя и то, как ты по ней сохнешь.

Она закатила глаза.

— Я не хочу больше слышать ее имя из твоих уст. Ты меня поняла?

Аврора встречает мой взгляд. — Поцелуй меня, или я взорву жизнь твоей любовницы. И тебе лучше сделать это хорошо.

Нет сомнений, что она настроена серьезно. Она может пойти ко дну, если ее секрет раскроется, и меня это не волнует, но она нанесет столько вреда, сколько сможет.

Поэтому я наклоняю голову к ней, мой живот переворачивается, и прижимаюсь к ее губам. Ее рука забирается в мои волосы, и все это неправильно. У этих пальцев длинные накладные ногти, и мне не хватает ощущения коротких натуральных ногтей Софии. Рот тоже не тот. Вместо мягких губ Софии, эти губы кажутся мне жесткими и тонкими. А вкус ее языка заставляет отвращение течь по моим венам, как густая смола.

Когда я отстраняюсь от Авроры, то инстинктивно бросаю взгляд на Софию, и это как пуля в грудь. Она смотрит на нас, глаза блестят, на лице столько опустошения, что мне хочется задушить эту женщину в своих объятиях за то, что она заставила меня причинить боль женщине, которую я люблю, чтобы защитить ее.

В своей жизни я совершил много ужасных поступков, но этот кажется самым худшим.

34

СОФИЯ

Я знаю, что много выпила, но я несколько раз моргаю, чтобы убедиться, что вижу то, что думаю — Антонио и Аврора на танцполе, целуются.

Не просто целуются, а целуются.

Не то чтобы я не знала об их физической близости — она беременна, ради Бога, — но это первый раз, когда Антонио действительно показывал привязанность к ней при мне.

Моя рука опускается к животу. Меня сейчас стошнит, но я не могу удержаться от того, чтобы не посмотреть на них.

— Ты в порядке? — Мира наклоняется и спрашивает меня.

Басы из песни бьются в моей груди, или, может быть, это мое сердце пытается выпрыгнуть из грудной клетки и совершить самоубийство, нырнув на пол.

Антонио отстраняется от Авроры, и его глаза находят мои.

Зачем?

Чтобы убедиться, что он причинил еще больше боли? Чтобы убедиться, что я получила сообщение о том, что я никогда ничего для него не значила и он находится там, где хочет быть? Понятия не имею, но я не могу находиться здесь и быть свидетелем того, как человек, в которого я до сих пор безумно влюблена, вонзает кинжал в мое сердце.

— Мне нужно в туалет, — говорю я никому и всем вокруг.

— Я пойду с тобой.

Мира хватает меня за руку, но я отдергиваю ее.

— Нет, я в порядке. Я сейчас вернусь.

Она смотрит на меня так, будто не уверена, стоит ли ей позволить мне уйти, но у нее нет выбора, поскольку я отхожу, а Марсело движется, чтобы спросить ее о чем-то через музыку.

Я еще более неуверенно стою на ногах, чем думаю, и мне приходится прилагать усилия, чтобы идти по прямой линии к выходу. Единственное, что может сделать эту ночь еще хуже, — это то, что кто-то из администрации поймет, что я пьяна.

Выйдя из зала, я, тем не менее, не иду в туалет. Я продолжаю идти до конца и протискиваюсь через двойные двери в ночь. Здесь не слишком тепло, но воздух не холодный, и то, что я не нахожусь в одном помещении с Антонио, помогает мне почувствовать себя лучше.

Я немного поблуждала, пытаясь сориентироваться на дорожке в состоянии опьянения, пока не добрался до полукруглого двора на другом конце школы. В центре — инкрустированный кирпичом внутренний дворик, окруженный живой изгородью. По другую сторону живой изгороди — ряд скамеек, окруженных зеленью, куда я и направилась.

Ноги устали от долгой ходьбы на каблуках, и хочется просто присесть. Дойдя до скамеек, я ложусь на одну из них и смотрю на ночное небо. Звезды мерцают на черном фоне, и я думаю, каково это — оказаться там, наверху. Ощущалась бы боль так же остро и реально, если бы я находился за миллионы световых лет от нее?

Конечно, будет. Никакое расстояние от источника моей боли не поможет ее унять. Какая-то часть меня думает, что я буду носить эту боль с собой вечно.

Слезы беззвучно стекают по лицу. В конце концов, мои веки становятся тяжелыми, дыхание выравнивается, и я теряю сознание.

Что-то разбудило меня, и я не сразу поняла, что это. Звук спорящих людей. Я все еще лежу на скамейке. Похоже, что они находятся по ту сторону изгороди и не подозревают о моем присутствии. Должна ли я попытаться прокрасться незаметно или дать понять о своем присутствии и оправдаться?

— Не понимаю, чего ты так взъелся.

Подождите… это… это голос Авроры?

— Черт.

Отчетливый ирландский акцент заставляет меня перестать дышать.

Что она здесь делает, разговаривая