– Завтра в баню перед обедом пойдём, – оповестил артель Тимофей. – Ефим Силович у Гоги Хромого на целый день сговорился под эскадрон её забрать. Можно было бы, конечно, и после обеда нам время занять, но он посоветовал так.

– И правильно, что перед обедом, – вскинулся Кошелев. – Вахмистр наш – служака опытный, худого своему отделению не посоветует. В баню натощак лучше идти, пар слаще будет, и время для постирушек здесь больше. Это пока ещё очередники отобедают да соберутся. А мы уж и без спешки всякой намоемся да мундиры свои застираем. Удачное время, Иванович, ты даже не сумлевайся.

– А вот мне по первому пару ходить в баню нравилось, – вздохнув, проговорил Балабанов. – Батюшка только её истопит, дым из продуха выгонит, я воду наношу и прыг сразу на сухой полок. Ляпота. Там даже и поддавать не нужно. Такой жар сухой и чистый стоит, выходить не охота.

– Ты, Елистрат, кипяток давай-ка уже заноси, – обратился к готовщику Тимофей. – А то поздно, почаёвничаем по-быстрому да спать. И кипятком котёл промыть не забудь, чтобы Калюкину его завтра не пришлось спозаранку обдирать.

– Обдирать – это ладно! – откликнулся Иван. – Прогорклое потом будет, если сейчас всё сразу не смыть. Правильно командир говорит, Елистратка, почище кипятком промой котёл.

– Ладно, ладно, сам знаю, – проворчал тот, поднимая его со стола. – Ждите, сейчас вам чай будет. Федот Васильевич, каравай на топчане, в узелок завёрнут. Режь его пока.

На четвёртый день после прихода в Тифлис выдавали «треть». Драгуны радовались, до рождественских праздников было уже недалеко, а на них всегда выплачивали остатки годового жалованья. Правда, и удерживали тоже нередко.

– Тимофей, ты Сергею Ивановичу что там по мушкету и пистолям Чанова обещал? – остановил после вечерней поверки Гончарова вахмистр. – Я-то сам ничего, я как бы со всем пониманием, что жаркая сеча была, но и ты меня с командиром эскадрона тоже пойми, скоро большое начальство парады да смотры начнёт со скуки устраивать, а у нас в строю драгун с чужим, с хранцузким оружием. Заметит генерал такое, а у нас-то по бумагам ведь полный порядок, никакой убыли своего оружия у нас ведь в эскадроне нет. Куда же вы смотрели, скажут! Как же бумагу отчётную писали? Всем на орехи достанется!

– Решу всё до конца недели, Ефим Силович, – пообещал Гончаров. – Не успел пока. Только что пришли из Гюмри, и сразу навалилось столько здесь всякого.

– Понимаю тебя, Тимофей, понимаю, – посочувствовал Сошников. – Но уж и ты меня тоже пойми, добро казённое, на особом учёте в полковом и армейском квартирмейстерстве состоит. Коли уж укрыл ты эту убыль и пообещал всё сам выправить, так уж расстарайся, голу́ба.

– Расстараюсь, Ефим Силович, непременно всё устрою, – успокоил вахмистра Гончаров. – Прямо с завтрашнего утра этим займусь.

Утром трое драгунов стояли у того длинного дома, который занимали полковые оружейники.

– Ребят, вы тут за дверью пока постойте, подождите, – попросил Чанова и Калюкина Тимофей. – Коли всё сладится, потом вместе обратно командой пойдём. Давайте сюда мешок. – И толкнул дверь.

– Ох ты ж, какие люди к нам пожаловали! – увидев Гончарова, воскликнул Прохор Кузьмич. – А мы-то знаем, что эскадроны из Гюмри пришли, даже три мушкета для починки уже принесли и пару пистолей. Чего, просто повидаться, поговорить зашёл али по делу? Поломка, что ли, какая?

– И так и эдак, – с улыбкой ответил Тимофей. – И по делу, и отдариться. Савелий Макарович-то сам здесь ли?

– А где же ему быть? Тута он. С Егоркой замок ружейный чинят и лудят. Позвать?

– Позови, пожалуйста, Прохор Кузьмич, – попросил Гончаров. – Поговорить мне с ним нужно.

– Ну, жди тогда. Дело там у него тонкое, может, и не сразу сможет оторваться.

– Сейчас придёт, – проговорил он, вскоре вернувшись. – Ты пока на чурбачок вон присядь. Чать, уж настоишься ещё на всяких построениях. – И, взяв в руки некрашеное ружейное ложе, начал его ошкуривать. – Ореховое. – Он постукал по нему пальцами. – На казённых заводах-то всё больше из берёзовых болванок сейчас их выделывают, ореховых-то не напасёшься на такую прорву. Если уж по особому только заказу. Зато тут, на Кавказе, ореха сколько хошь. Берёзу-то ведь чернить надобно, а ореховое ложе конопляным маслом покрыл и считай, что готово. Ну, я ещё и особым лаком, конечно, для большей сохранности прохожу. Потап, забирай. – Прохор Кузьмич протянул его подмастерью. – На просушку положи, сыроватое оно пока.

Послышался шум шагов, и из прохода вышел старший полковой оружейник.

– Здорова, здорова, Тимоха. – Он улыбнулся Гончарову как старому знакомому. – Не забыл своё обещание, заглянул-таки. Польёшь? – Савелий Макарович кивнул на висевший ковшик. – А то руки у меня вон какие чумазые. Ну, говори, вижу, что не просто так зашёл, – произнёс он, умывшись. – Да ты не мнись. Чего случилось? Пошли вон к столу, что ли, присядем. Про поход нам турецкий расскажи. Как повоевали. Слышал я уже, конечно, и про неудачный штурм крепости, и про битву у реки, однако же никогда не бывает лишним ещё раз всё услышать от того, кто самолично там был.

Тимофей не спеша и обстоятельно поведал всё, что пришлось его отделению пережить за кампанию этого года, особенно подробно про тот случай с Чановым и про утрату мушкета с пистолями.

– Мы и так и эдак с ребятками всё облазили вокруг того места и подальше заходили, и среди пехотинцев поспрашивали, да только всё без толку, – заканчивая рассказ, излагал он оружейникам. – Как сквозь землю всё провалилось. Может, турки при бегстве в реку скинули, а может, и с собой в Карс утащили, оружие-то ведь хорошее. В отчётность не стали его включать, вместо родного Иван с французскими пистолями и карабином ездит, похожи они на наши, но вот только штык к ружью никак не пристегнёшь, да и всё одно видно ведь вблизи, что чужое. А совсем скоро смотры, проверки начнутся, парады эти генеральские.

– Нда-а. – Терентьев почесал голову. – Если бы ты хоть битое, ломаное оружие наше принёс, пусть даже и других годов выпуска, оно бы, конечно, проще тогда было. Главное ведь, чтобы по количеству всё билось. Сами помогали порядок тут у нас навести. Помнишь, небось, как всё перекладывали и потом описывали?

– Да я понимаю, Савелий Макарович. Ну ладно, уж как-нибудь, извиняй. – И, подтянув к себе принесённый мешок, раскрыл его. – Это для вас тут у меня подарки. Помнится, Кузьмич тогда сетовал, что старые кости у него мёрзнут?