Еще хуже, когда я представляю, как Кэтрин делает то же самое.

И что еще хуже, я воображаю Лена там же, с ними. Мысленный образ настолько мощный, что я клянусь, я чувствую его присутствие. И неважно, что, в отличие от других, его тело было найдено и кремировано, прах развеян над этим самым озером. Я представляю, что он там, в нескольких ярдах от берега, стоит в темноте, а вода омывает его колени.

«Ты же знаешь, что на озере обитают привидения?»

Нет, Марни, это не так.

Воспоминания, однако, другое дело. Они наполнены призраками.

Я пью больше, чтобы прогнать их.

Спустя два-три стакана бурбона призраки исчезли, но я все еще здесь, неумолимо сползающая в полное опьянение.

Том тоже все еще здесь, в безопасности в своем доме, теперь таком ярком, как костер.

Очевидно, Вилма не хотела вызывать его на дальнейшие допросы, или Том каким-то образом наговорил достаточно лжи, чтобы этого пока избежать. В любом случае, это нехороший знак. Кэтрин все еще нет, а Том все еще гуляет на свободе, как будто все в порядке.

Держа бинокль онемевшими и нетвердыми от переизбытка бурбона руками, я наблюдаю за ним через кухонное окно. Он стоит у плиты с кухонным полотенцем, перекинутым через плечо, как будто он профессиональный повар, а не просто изнеженный миллионер, изо всех сил пытающийся разогреть суп. Еще одна бутылка вина за пять тысяч долларов стоит у него на столе. Он наливает себе бокал и делает глоток, причмокивая губами. Глядя на Тома, такого беззаботного, в то время как его жена остается пропавшей без вести, я тянусь к своему стакану и опустошаю его.

Когда я встаю, чтобы войти внутрь и налить еще, крыльцо, озеро и дом Ройсов начинают крениться, как «Титаник». У меня под ногами будто земля качается, как будто я в каком-нибудь дурацком фильме-катастрофе, который написал Лен. Мне трудно дойти до кухни, меня штормит.

Хорошо, что я уже опьянела.

Это моя конечная станция.

Это ли не повод, чтобы выпить еще, верно?

Верно.

Я наливаю еще бурбона в стакан и выхожу на крыльцо, двигаясь осторожно. Медленно передвигая ноги, как канатоходец. Вскоре я добираюсь до кресла-качалки и со смехом плюхаюсь в него. После еще одного глотка бурбона я меняю свой стакан на бинокль и снова смотрю на дом Ройсов, сосредоточившись на кухне.

Тома больше нет, хотя суп остался. Кастрюлька стоит на столе рядом с вином, струйки пара все еще клубятся в воздухе над ней.

Мой взгляд скользит в столовую, тоже пустую, а затем в большую гостиную. Тома тоже нет.

Я слегка поднимаю бинокль вверх, прослеживая своим зрением тот же путь, который я лично прошла ранее.

Тренажерный зал.

Пустой.

Главная спальня.

Пустая.

Офис.

Пустой.

Сквозь опьянение меня пронзает тревожная мысль: а что если Том вдруг ушел? Может, его напугал разговор с Вилмой Энсон. Или, может быть, она позвонила ему прямо в тот момент, когда он собирался покушать свой суп, и сказала ему, что хочет, чтобы он явился для формального допроса. И он побежал за ключами. Вполне возможно, что он уезжает в эту же секунду, направляясь к канадской границе.

Я отвожу бинокль от второго этажа к стене дома, ища его «Бентли». Машина на месте, припаркована под портиком.

Когда я возвращаю взгляд к дому, скользя мимо заднего дворика, усыпанного опавшими листьями, мимо голых деревьев на берегу озера, с которых упали эти листья, я замечаю что-то на пристани Ройсов.

Человек.

Но не просто человек.

Том.

Он стоит в конце причала, спина прямая, как стальная балка. В его руках бинокль, направленный на эту сторону озера.

На меня.

Я пригибаюсь, пытаясь спрятаться за перилами крыльца, которые не могут меня спрятать. Это все нелепо. Я понимаю это даже в пьяном состоянии. Во-первых, это перила, а не кирпичная стена. Меня все еще видно между побеленными планками. Во-вторых, Том видел меня. Он знает, как и Кэтрин, что я наблюдала за ними.

Теперь он смотрит на меня в ответ. Несмотря на то, что я опустила бинокль, я все еще вижу его, окутанную ночью фигуру на краю причала. Он стоит так еще минуту, прежде чем внезапно повернулся и пошел по пристани.

Только после того, как Том пересекает внутренний дворик и возвращается в дом, я снова рискую поднести бинокль к глазам. Внутри я вижу, как он проходит через столовую на кухню, где останавливается, чтобы схватить что-то со стойки. Затем он снова выходит из дома через боковую дверь кухни.

Он садится в свой «Бентли». Через две секунды оживают фары – два луча освещают озеро.

Когда Том выезжает из-под портика задним ходом, я сначала думаю, что он наконец-то сбегает. Он знает, что я его преследую, и решил бежать, может быть, навсегда. Я вытаскиваю из кармана телефон, готовая позвонить Вилме Энсон и предупредить ее. Телефон выпригивает, как лягушка, из моих потускневших от бурбона пальцев. Я пытаюсь схватить его, промахиваюсь и беспомощно наблюдаю, как он падает на крыльцо, проскальзывает под перила и летит на заросшую травой землю внизу.

По отражающимся фарам в воде я вижу, что «Бентли» подъехал к концу подъездной дорожки. Далее он поворачивает направо, на дорогу, огибающую озеро. Увидев это, в мою голову приходит одна отрезвляющая мысль. Если бы Том убегал, он бы повернул налево, к главной дороге.

Вместо этого он едет в противоположном направлении.

Вокруг озера.

Прямо ко мне.

Все еще стоя на коленях на крыльце, я смотрю, как фары «Бентли» прокладывают путь в темноте, отмечая его движение мимо дома Эли, а затем исчезают из виду, когда он достигает северного изгиба озера.

Наконец, я начинаю что-то делать.

Я вернулась в дом.

Захлопнула за собой французские окна.